Стоунхендж - Юрий Никитин

— Да черт с нею, — процедил Томас. — Чточаша, когда друг в беде...

Он начал подкрадываться ближе. Если швырнуть мешок так,чтобы если и не шарахнуть врага по башке, то хотя бы попасть поближе...

Сзади раздался треск ветвей. Раздвигая кусты орешника, наполяну выехал на огромном черном жеребце грузный воин. Тоже поперек себя шире,с окладистой бородой, в кольчуге из таких крупных булатных колец, что походилана рыбацкую сеть. Воин был в остроконечном шлеме, в богатырских рукавицах. Направом локте висела на ремне булава чудовищных размеров.

Разбойник резко повернулся к нему. Свист стал оглушительным.Всадник наклонил голову и прикрыл рукавицей лицо. Конь попятился. Всадникпроревел люто:

— Куды, волчья сыть? Свиста не слыхивал?

Он угрожающе взмахнул плетью. Конь попробовал остановиться,еще четыре канавы вспороли землю. Всадник с бранью хлестнул коня плетью. Ременьс вплетенными полосками свинца распороли бок животного. Конь заржал от боли,прыгнул вперед.

Свист стал таким оглушительным, что Томас присел и зажалуши. Конь остановился после прыжка, свист толкнул его назад, конь опустился накруп. Богатырь, чувствуя, что вот-вот потерпит поражение, сорвал с руки булавуи с оглушительной бранью, перекрывшей свист, швырнул ее в разбойника.

Булава как огромный валун понеслась через поляну. Томасвидел, как она начала замедлять движение, с трудом проламываясь сквозь стенусвиста, может быть, не долетела бы и упала на землю, но Соловей-разбойник невыдержал, в последний момент метнулся в сторону. Свист на миг прервался.

Богатырь, опытный боец, знал, когда ковать железо. Сорвав сруки окованную стальными полосками рукавицу, швырнул ее с такой силой, чтоТомас услышал лишь шлепок, словно о стену ударило комом мокрой глины. Разбойниксвалился, как подкошенный, в воздухе мелькнули задранные лапти.

Богатырь соскочил тяжело, но проворно. Разбойник не успелподхватиться, как тяжелое, как скала, колено прижало к земле:

— Опять буслайничаешь, волчья сыть?

Разбойник захрипел, выдавил с трудом:

— Так я ж чо?.. Жисть такая, волчья, беспросветная...

— У всех беспросветная, — прорычалбогатырь, — так в лес же не идут?

— Так они ж не живут, а так... Ты хоть маковки сцерквей посшибал, потешился, отвел душу!

Богатырь, прижал огромной ладонью шею так, что разбойник нето что свистеть, едва дышал.

— Ладно, отвезу в Киев. Довольно тебе буянить.

— И...Илья, — прохрипел Разбойник, — мы ж непервый раз схлестываемся... И в Киев ты меня уже... Только нет большеВладимира... Дерьмо там, а не князья... А мы с тобой еще помним настоящих...

Богатырь сказал упрямо, но уже с меньшей уверенностью вголосе:

— Разбойничать нельзя даже при плохих князьях...

— Илья!.. Если князю можно грабить народ, почему нельзямне?

Томас нахмурился, оглянулся на звук шагов. Калика неспешноприблизился. Богатырь оглянулся. На Томаса внимания не обратил, мало ли ихвозвращается через Русь после похода на Восток, что они там назабывали, дурнимеднолобые, но при виде калики глаза расширились.

— Ты?

— Какой ты невежа, — мягко укорил калика. —Это вместо здравствуй?

Илья ответил, нахмурившись:

— На заставе богатырской вежеству не учат. Я непросиживал задницу на пирах Владимира!

— И я не просиживал, — ответил Олег негромко.

Он поднял мешок, отряхнул.

— Ну, сэр Томас? Поехали дальше?

Затрещали кусты — Яра вела под уздцы коней. Лицо ее былонадменное, без тени прежнего испуга.

Разбойник под коленом богатыря уже едва шевелилконечностями. Багровая рожа вот-вот лопнет, глаза вылезали на лоб.

— Эй... ты кто?.. Из настоящих? Замолвил бы словечкоперед этим зверем. Он, когда трезвый, мил-человек, но вчера, видать, ему дватуза выпало...

— Замолчи, волчья сыть!

— Грубый ты, Илюша, — сказал Разбойникпечально. — И коня, и такого замечательного человека, как я, кличешьодинаково. У тебя других слов нету, да?

Томас ступил в стремя, зло покосился на русского богатыря. Всамом деле, разве можно и подлого разбойника и благородного коня зватьодинаково?

Олег был уже в седле. Обернулся.

— Быстро ты из Царьграда. Как там?

— Долго ли умеючи, — буркнул Илья Муромец.

— Умеючи — долго, — возразил Олег с легкойнасмешкой.

Томас не понял, почему богатырь засопел и зыркнул зло, явногде-то попал впросак на глазах калики, но Разбойник сказал с обидой:

— Ты иди себе, иди! Мы с Илюшей поссоримся, мы ипомиримся!.. Правда, Илюшенька? А то ходют тут всякие, а потом вещи пропадают.

Внезапно глаза Олега изумленно расширились. Томас поспешнооглянулся. Из-за дерева в блестящем доспехе, в шлеме, с легкой саблей икинжалом на поясе, за плечами виднелся лук в дорогом чехле. Еще и оглядываласьсожалеюще: на дереве оружия оставалось на добрую дружину.

Богатырь тяжело поднялся, вернулся к чудовищному жеребцу.Разбойник тащился следом, в чем-то убеждал. Богатырь огрызался коротко и зло.Увидев в просвете между ветками отъезжающих путников, Разбойник заорал:

— Эй, калика!.. А ты хто?... Ты, случаем, не из нашейпороды? Не из старых?

Сопляк, подумал Олег брезгливо. Увидел бы ты настоящихстарых, портки бы пришлось менять.

Кони осторожно ступали через покрытые мхом валежины. Каликабыл по обыкновению задумчив, с женщиной Томас разговаривать не желал: курица нептица, сиди и сопи в тряпочку, куда конь с копытом, туда и рак с клешней, то дасе, еще подумает, что они равны. Наконец не утерпел:

— Святой калика!

— Ну?

— Мне почему-то кажется, — сказал Томасосторожно, — что не в первый раз они схлестываются.

Олег усмехнулся, смолчал. Томас смотрел подозрительно.

— Что?

— Да случай вспомнил...

— Про Муромца?

— И его свистуна...

— Расскажи!

— Ну, разве чтобы дорогу скрасить. Как-то идет Муромецпо лесу, глядь — этот Соловей-разбойник распластался на дороге. Побитый весь,скула сворочена, сопли кровавые... Двух слов связать не может, губы, каколадьи, распухли. «Какой же Ирод тебя так!» возопил Муромец жалостливо.Подобрал побыстрее, уложил в тени под деревом, перевязал ушибы, травы целебныеприложил... Поесть принес. Пожелал выздоравливать, пошел себе. Глядь, раненыйЗмей лежит. Крыло ломано, челюсть сворочена, еле дышит. Заохал Муромец,подобрал Змея, отнес к дубу, где Соловей-разбойник. Перевязал раны и Змею,накормил, напоил... Когда ушел наконец, Змей и говорит Соловью со вздохом:«Добрый наш Илюшка, когда трезвый. А как выпьет, то сразу: не так свистишь, нетак летаешь...»