Целитель. Двойная игра - Валерий Большаков

И только тут я приметил слона – все глядели на меня. Любопытствуя, скалясь или даже завидуя, как Изя.

– Что? – буркнул я, поправляя гимнастёрку. – Сержантов никогда не видели?

– Знаешь, мон женераль, – затянул Жека, – такое впечатление, что ты уже отслужил.

– Случалось, – криво усмехнулся я. – В прошлой жизни!

– Как у индусов? – заулыбался Зенков. – Колесо сансары?

– Типа того.

– А меня, товарищ сержант, можешь не тревожить, – нагло осклабился Дэнчик, валясь на койку. – Твои приказы на меня не действуют, мы не в армии!

– В армии ты бы у меня полночи унитазы чистил, салабон. Зубной щёткой! – холодно ответил я, натягивая пилотку, и покинул «казарму».

Захотелось прогуляться – санаторий разместился в самом эпицентре местных красот. Обойдя круглое радоновое озерцо и пару каменных полян, я набрёл на тропинку, что вилась меж прозрачных акациевых рощ. Гул и грохот выдавал близость Южного Буга.

Река открылась сразу, едва я вышел на опушку. Вода, зажатая скалистым каньоном, бурлила, свивая потоки, обтекая громадные розовые глыбы, и пенилась на порогах. Чудилось, что белые и стеклистые брызги зависали, будто в невесомости, – одни капли падали, изнемогшие в притяжении, но тут же взвивались новые, выбитые кипящими водоворотами. Мечта рафтера!

Налюбовавшись игралищем стихий, я двинул к штабу. Ещё по дороге, когда мы ехали в «пазике», Марк Аронович обещал нам насыщенную неделю – тут тебе и выезд на стрельбище, и марш-бросок, и встреча с фронтовиками, и даже катание на броне танка – полигон тут рядом. А когда что? Надо уточнить…

– У меня нету! – вздрагивающий голос Дэна перебил мои сержантские заморочки.

– А если пошукать? – Вопрос прозвучал ласково, с той вкрадчивой ленцой, что плоховато прячет угрозу.

Я обошёл кусты сирени, вымахавшие в два человеческих роста, и оказался в тылу троицы, увлечённой отъёмом денег. Самый здоровый, стриженный наголо, стоял в сторонке, а парочка школяров пожиже крепко держала трепыхавшегося Дэнчика.

– Не трогать! – приказал я. – Он из моего отряда.

Стриженый, вертевший на пальце цепочку, вздрогнул, глянул опасливо – и тут же его толстые губы расползлись в гадкой ухмылочке.

– Та шо ты говоришь? – восхитился он. – А если тронем?

– Накажу.

Старшак всё оглядывал меня, будто не веря, что такие бывают.

– Слышь ты, сержант! – пошёл он ва-банк. – С тебя тоже рубль!

– А что так мало? – задрал я бровь. – Проси больше, всё равно в задницу посылать!

Здоровячок захихикал, но в глазках его копилась злость.

– Да тебе известно, хто я? – пропел он.

– Да ничего особенного, – улыбнулся я, – обычное чмо. Не знаю только, местное или приезжее.

Стриженый, похоже, был знаком с боксом, но от его хука я легко ушёл. Увернулся от прямого в голову и сам хлестнул ладонью на сверхскорости. Крепыш пропустил удар и крутанулся, падая на четвереньки. Носком начищенного сапога по толстой ляжке, и мой противник, завывая на низких частотах, пополз окарачь.

Парочка жидких тут же дристанула, утратив веру в людей.

– Всё в порядке? – спросил я спокойно, ибо не видел причин стучать себя в грудь кулаком. Победа над превосходящими силами противника обесценивается, если враг – мелкая шпана. – Они ничего не взяли?

– Н-не успели… – выдавил Дэнчик. Страх ещё не улетучился из него, но уже пробивался стыд и росло ошеломление.

– Пошли, – сказал я, подавая пример, – обед скоро.

Сопение за моей спиной сбилось.

– Миш… – пробормотал Дэн с запинкой. – Ты… это… приказывай, если что…

Суббота, 7 июня 1975 года, ближе к вечеру

Первомайск, улица Дзержинского

– Сдал, сдал! – успокоил я маму с порога.

– Ну и слава богу… – вздохнула родительница.

Бедная… Мало того что у сына переводной по математике[47], так ещё и самой готовиться надо. Экзамены скоро! Хоть и на заочное, а всё равно…

Я не переодевался – скоро к Рите. Наверное, потому и не мог сразу отойти от школьного напряга. Нет, госы не пугали – мне ли, инженеру-программисту с сорокалетним стажем, вибрировать? Но сама школьная атмосфера, наэлектризованная, круто замешанная на боязни и одновременно возвышенная, взвинчивала, натягивая нервы до звона.

«Картина маслом!» – как Маша выражается – все девочки в нарядных белых фартучках и гольфиках. У многих, в том числе у Инны с Ритой, роскошные банты в волосах. Даже «родной» класс преобразился. Учительского стола не хватило, пристыковали ещё один и застелили тёмно-вишнёвой скатертью. Цветы в вазах, газировка, газеты, чтобы комиссия не скучала…

Кроме Нины Константиновны в допотопном строгом платье, за столом устроилась математичка из 11-й школы – дородная дама, похожая на повариху. К ней присоседился скучный представитель ГОРОНО – выцветший какой-то, полинявший дядечка в серой паре поверх ослепительной лавсановой рубашки. Ученикам раздали проштемпелёванные листы – и заскрипели перья, зачиркали шарики…

– Кушать будешь? – воззвала мама.

– Не-а. У Ритки – день рождения, берегу место для торта!

Разувшись, я прошёл в зал, где за столом сидела наша абитуриентка, обложившись талмудами пособий и пухлыми, потрёпанными конспектами.

– Ты уже похудела от наук, – вздохнул, подойдя, и стал массировать мамины плечи и шею.

– Хорошо бы… – застонала мама, прогибая спину. – Ещё…

Я хорошенько размял трапециевидную мышцу – это из-за неё порой костенеет шея – и осторожно начал:

– Мам…

– М-м?

– А зачем тебе одесский универ?

– Не поняла… – отчётливо удивилась мамулька.

– Осенью я уеду в Москву, – начал я расклад. – У папы, по-моему, тоже всё налаживается, а Зеленоград – это, считай, окраина столицы…

Мама гибко вывернула и запрокинула голову, глядя на меня снизу вверх.

– И-и?.. – сощурилась она.

– Тебе надо поступать в московский вуз, – выдал я. – В «Менделеевку» как минимум.

– Ох, сына, – вздохнула муттер. – Думаешь, сама не хочу?

– Так в чём же дело? – удивился, радуясь, и догадался: – Страшно?

– Зна-аешь как? – заныла мама. – Там такие свирепые преподы – мигом завалят!

– Ты у меня не только самая красивая, – заворковал я, обнимая её за шею, – но и самая умная. Сдашь ты всё! И пройдёшь!

– Ох, не знаю… Давай лучше вечером об этом поговорим? М-м? Или завтра…