Крошка Доррит. Книга вторая - «Богатство» - Чарльз Диккенс

Если у Вас хватит терпения дочитать до этогоместа. Вы, пожалуй, подумаете: «Не может быть, чтобы Крошка Доррит ничего нерассказала мне о своих путешествиях, так не пора ли ей начать рассказ?» Да,верно, пора, но, право же, я не знаю, как за это взяться. После Венеции мыстолько объездили прекрасных городов (назвать хотя бы Геную и Флоренцию),столько видели достопримечательностей, что у меня голова идет кругом, когда япытаюсь все припомнить. Но ведь обо всем этом Вы можете, рассказать гораздобольше меня, зачем же мне докучать Вам своими рассказами и описаниями?

Дорогой мистер Кленнэм, прошлый раз я непобоялась откровенно признаться Вам в тех странных мыслях, что всегдапримешиваются к моим дорожным впечатлениям, наберусь же смелости и теперь. Вотчто чаще всего происходит со мной, когда я раздумываю об этих древних городах:не то мне кажется самым удивительным, что они простояли здесь столько веков, ато, что они существовали тогда, когда я и не знала об их существовании (кромеразве двух или трех), когда я вообще ничего почти не знала дальше тюремныхстен. Почему-то мне грустно от этой мысли, сама не понимаю почему. Когда мы вПизе ездили смотреть знаменитую падающую башню, был яркий солнечный день, небои земля — казались такими молодыми по сравнению с древней башней и окружающимипостройками, а тень от башни манила такой прохладой! Но первая моя мысль былане о том, как это красиво и любопытна; первая моя мысль была: «Ах, сколько жераз в то самое время, когда тень тюремной стены надвигалась на нашу комнату исо двора слышался унылый топот шагов, — в это самое время здесь все было так жеполно мирного очарования, как сейчас!» Эта мысль не давала мне покоя. Сердцемое переполнилось, и слезы хлынули из глаз, как я ни старалась удержать их. Ичасто, очень часто появляется у меня подобное чувство.

Знаете, с тех пор как произошла эта перемена внашей судьбе, мне гораздо чаше стали сниться сны; но странно, что во сне явсегда вижу себя не такой, как сейчас, а совсем, совсем юной. Вы можетевозразить, что я и сейчас не так уж стара. Да, но я не то хочу сказать. Во снея всегда вижу себя совсем девочкой, такой, как я была, когда стала учитьсяшить. Часто мне снится, что я опять хожу по тюремному двору, и вокруг менязнакомые лица, и даже не очень знакомые, которые не диво было бы и позабыть; аиногда я вижу себя за границей — в Швейцарии, во Франции, или в Италии — новсегда такою же девочкой. Однажды мне приснилось, будто я вхожу к миссисДженерал в том заплатанном платьишке, в котором впервые запомнилась себе. А вотсон, повторявшийся много раз: будто мы в Венеции и у нас званый обед сомножеством гостей, а я сижу за столом в траурном платье, которое носила свосьми лет, когда умерла моя мать, и доносила до того, что материя сталарассыпаться под иголкой. Сижу и с ужасом думаю о том, как должны удивитьсягости, что дочь такого богатого отца одета в лохмотья, и как рассердятся наменя папа, Фанни и Эдвард — ведь я выставила их на позор, раскрыв перед всемито, что они так тщательно держали в секрете. Но от этих мыслей я не сделаласьстарше, и сидя за столом, тревожно подсчитываю, во что обошелся этот обед, иломаю голову над тем, как нам покрыть такие расходы. Но ни разу мне не сниласьсама перемена в нашей судьбе; ни разу не снилось то памятное утро, когда Выпришли ко мне с этой новостью; ни разу не видала я во сне Вас.

Дорогой мистер Кленнэм, может быть, я такмного думаю о Вас — и о других тоже — наяву, что за день успеваю передумать всемысли. Должна Вам сознаться, что я очень тоскую по родине — до того тоскую, чтопорой, когда никто не видит, даже всплакну немножко. Я просто не могу большежить вдали от нее. У меня делается легче на душе, когда мы хоть на несколькомиль приближаемся к родной стороне, пусть даже я знаю, что это ненадолго. Такмне дороги места, которые были свидетелями моей бедности и Вашей доброты ко мне.Так дороги, так дороги!

Бог ведает, когда Ваше бедное дитя сноваувидит Англию. Всем у нас (кроме меня) очень нравится жить здесь, и овозвращении даже речи нет. Моему дорогому отцу, может быть, придется будущейвесной съездить в Лондон по делам, связанным с наследством, но едва ли онзахочет взять меня с собой.

Я стараюсь извлечь пользу из уроков миссисДженерал и льщу себя надеждой, что немного обтесалась под ее руководством.Теперь я уже довольно сносно могу объясняться на трудных языках, о которыхговорила Вам в прошлом письме. Я тогда не подумала о том, что Вы и тот и другойзнаете; но потом сообразила, и это помогло мне. Благослови Вас бог, дорогоймистер Кленнэм. Не забывайте

Вашу любящую и неизменно признательную

Крошку Доррит.

P.S. Главное, помните, что Минни Гоуэнзаслуживает того, чтобы Вы о ней вспоминали с самыми лучшими чувствами. Онапоистине достойна любви и уважения. Прошлый раз я совсем позабыла о мистереПанксе. Прошу Вас, если Вы его увидите, передайте ему сердечный привет от ВашейКрошки Доррит. Он был очень добр к Крошке Д.».

Громкое имя Мердла с каждым днем все большегремело в стране. Никто не слыхал, чтобы прославленный Мердл кому-нибудь сделалдобро, живому или мертвому; никто не знал за ним способности хотя бы слабенькимогоньком осветить чей-нибудь путь в лабиринте долга и развлечения, горя ирадости, труда и досуга, реальности и воображения и всех бесчисленных троп, покоторым блуждают сыны Адамовы; ни у кого не было ни малейшего повода думать,будто этот идол слеплен не из самой обыкновенной глины, внутри которой тлеетсамый простой фитиль, не давая развалиться этой бренной оболочке. Но все знали(или, во всяком случае, были наслышаны) об его колоссальном богатстве; и оттогораболепствовали перед ним с самоуничижением, куда более постыдным и куда менееоправданным, чем у невежественного дикаря, который простирается ниц передящерицей или деревянной чуркой, обожествляемой им в простоте души.

А между тем у жрецов этого культа был передглазами живой укор их бесстыдству в лице самого мистера Мердла. Толпапоклонялась слепо — хотя и знала, чему поклоняется, — но служители алтарявидели свой кумир чуть ли не каждый день. Они сидели у него за столом, а онсидел за столом у них. И за его спиной им виделся призрак, который, казалось,говорил: Взгляните на этого человека — на его голову, глаза, манеры;вслушайтесь в его речь, его голос; это ли черты божества, чтимого вами? Вы —рычаги Министерства Волокиты, вы властвуете над людьми. Если вы перессоритесьмежду собой, кажется, мир погибнет, ибо некому будет управлять им. В чем жеваша заслуга? В безупречном ли знании человеческой натуры, побуждающем васпринимать, возвеличивать и прославлять этого человека? А если вы способныоценить по достоинству те черты, на которые я никогда не забываю указать вам, —быть может, ваша заслуга в безупречной честности? Эти щекотливые вопросы всегдавозникали там, где появлялся мистер Мердл; и по молчаливому уговору всегдаоставлялись без внимания.