Крошка Доррит. Книга вторая - «Богатство» - Чарльз Диккенс

Отпуская все эти комплименты, он так сильнотряс мистера Флинтвинча за плечи, что голова последнего моталась наискривленной шее, напоминая кубарь, делающий последние обороты.

— Я ведь вам говорил о своем предчувствии, чтонам суждено познакомиться поближе и даже стать друзьями! Надеюсь, вы теперь исами почувствовали это? А, Флинтвинч, почувствовали?

— Да нет, сэр, — сказал мистер Флинтвинч. — Небольше, чем раньше. Вы бы лучше сели, сэр. Сдается мне, вы уже успелипропустить стаканчик того самого портвейна.

— Ах, шутник! Ах, негодник! — вскричал гость.— Ха-ха-ха-ха! — И, в виде заключительной милой шутки отшвырнув Флинтвинчапрочь, он уселся на прежнее место.

Артур смотрел на эту сцену, онемев отизумления, гнева, тягостных догадок и стыда. Мистер Флинтвинч отлетел было ярдана три в сторону, но тотчас же снова принял устойчивое положение и, сохраняяобычную невозмутимость, только слегка запыхавшись, сурово уставился на Артура.Полученная встряска не сделала мистера Флинтвинча ни менее деревянным, ни менеезамкнутым; единственное заметное изменение состояло в том, что узел егогалстука, приходившийся всегда под ухом, теперь торчал сзади, на манер кошелькадля косички, придавая ему некоторое сходство с придворным щеголем.

Как миссис Кленнэм не сводила глаз с Бландуа(который, подобно трусливой дворняжке, невольно притих под этим неподвижнымвзглядом), так Иеремия не сводил своих с Артура. Казалось, они без словуговорились поделить обязанности таким образом. В течение нескольких минутИеремия молча скреб свой подбородок и сверлил Артура взглядом, как будтонадеялся высверлить из него все его мысли.

Но вот гость, должно быть наскучивзатянувшимся молчанием, встал и перешел к камину, в котором столько летнеугасимо горело священное пламя. И тотчас же миссис Кленнэм, приподняв руку,до сих пор лежавшую неподвижно, слегка махнула этой рукой Артуру и сказала:

— Оставь нас, Артур, мы должны занятьсяделами.

— Матушка, я повинуюсь вам, но делаю этоскрепя сердце.

— Неважно, как, — возразила она, — важно,чтобы ты это сделал. Мы должны заняться делами. Приходи в другой раз, когдасочтешь своим долгом проскучать здесь полчаса. Покойной ночи.

Она протянула ему руку в шерстяной митенке, ион, по заведенному обычаю, дотронулся до нее пальцами, а потом, склонившись надкреслом, губами дотронулся до ее щеки. Щека показалась ему сегодня тверже ихолодней, чем обыкновенно. Выпрямившись, он последовал за направлениемматеринского взгляда, и глаза его уперлись в друга мистера Флинтвинча — мсьеБландуа. Мсье Бландуа в ответ презрительно прищелкнул большим и указательнымпальцами.

— Мистер Флинтвинч, — сказал Кленнэм, — я свеличайшим недоумением и с величайшей неохотой оставляю вашего — вашего клиентав комнате моей матери.

Джентльмен, о котором шла речь, сноваприщелкнул пальцами.

— Покойной ночи, матушка.

— Покойной ночи.

— Знавал я, любезный Флинтвинч, одногочеловека, — заговорил вдруг Бландуа, в небрежной позе стоявший у камина спинойк огню (слова его столь явно были адресованы Кленнэму, что тот, услышав их,замедлил шаги), — так поверите ли, он столько наслышался всяких темных историйо здешних нравах и обычаях, что, предложи вы ему остаться здесь, на ночь глядя,одному с двумя людьми, заинтересованными в его переселении в лучший мир, — низа что бы не согласился, — даже в таком добропорядочном доме, как этот! — если бне был уверен, что им с ним не справиться. Ха-ха! Вот ведь чудак, а, Флинтвинч?

— Просто трус, сэр!

— Правильно! Просто трус. Но он бы не решилсяна это, мой Флинтвинч, если б не знал наверняка, что они и рады бы закрыть емурот, да не в силах. И уж, во всяком случае, стакана воды не выпил бы приподобных обстоятельствах — даже в таком добропорядочном доме, мой Флинтвинч, —не убедившись, что они сами пьют ту же воду; и не только пьют, но и глотают!

Не удостоив эту тираду ответом, — тем более,что душившая его ярость не дала бы ему выговорить ни слова — Кленнэм толькопоглядел на гостя и вышел. Тот в виде напутствия еще раз прищелкнул пальцами, илицо его обезобразила зловещая улыбка, от которой усы у него вздернулись кносу, а кончик носа загнулся к усам.

— Ради всего святого, Эффери, — шепотом сказалКленнэм, пробираясь по темным сеням к прямоугольнику ночного неба, видневшемусяв отворенную старухой дверь, — объясните мне, что тут у вас происходит?

Миссис Флинтвинч, под своим накинутым наголову передником сама в темноте похожая на привидение, отвечала глухим,замогильным голосом:

— Не спрашивайте ни о чем, Артур. Меня совсемзамучили сны. Уходите!

Он вышел, и она заперла за ним дверь. У самойкалитки он оглянулся, и ему показалось, что окна материнской комнаты, слабосветившиеся сквозь желтые шторы, повторяют ему так же глухо:

— Не спрашивай ни о чем. Уходи!

«Дорогой мистер Кленнэм!

Прошлый раз я писала Вам, что лучше мне неполучать ни от кого писем, а стало быть мое письмецо обременит Вас тольконеобходимостью прочитать его (может быть, Вам и для этого трудно будет выбратьвремя, но я надеюсь, что Вы все-таки выберете); а потому я снова берусь заперо. Пишу на этот раз из Рима.

Мы покинули Венецию прежде мистера и миссисГоуэн, но они ехали другой дорогой, и путешествие отняло у них меньше времени,так что мы их уже застали в Риме, где они наняли квартиру на улице, котораяназывается Виа Грегориана, Вам она, верно, знакома.

Постараюсь рассказать о них все, что могу, таккак знаю, что это для Вас самое интересное. Мне показалось, что квартира у нихне слишком удобная, впрочем Вы могли бы судить об этом лучше меня, ведь Выобъездили так много чужих стран, так хорошо знаете чужие нравы и обычаи.Разумеется, она несравненно — в миллион раз! — лучше всего того, к чему япривыкла в Лондоне; но я как бы смотрю не своими глазами, а глазами миссисГоуэн. Ведь она выросла в доме, где все дышало сердечным теплом и уютом — обэтом не трудно догадаться, даже если бы она не рассказывала мне с такой любовьюо своей прежней жизни.