Обратный отсчет: Равнина - Токацин

Вепуат озадаченно хмыкнул.

— Ну если у них так принято…

Пронзительно завизжали местные «скрипки», и Вепуат вздрогнул и растерянно мигнул. «Музыка,» — жестом пояснил Гедимин, глядя на собирающихся аборигенов. Гамаки по-прежнему были свободны, зато центральную яму окружили четверо жрецов. Что-то из лежащего в ней подожгли; жёлтый дымок был ненамного горячее окружающего воздуха и поднимался невысоко, образуя над ямой облако. Потом Гедимин нашёл взглядом музыканта — один Сэта сидел в углу, придерживая пальцем ноги две костяные рамки с натянутыми на них нитями. Один смычок он держал в руке, другой, отличающийся по форме, — в зубах; звук получался разным, но одинаково гадким.

Из торбы достали самый крупный предмет — длинный череп с замазанными отверстиями. Поверх штукатурки были нарисованы глаза — много, на всех свободных местах. Жрец держал его аккуратно, с явным почтением, зажимая ладонью отверстие в затылочной части — единственное, ничем не заделанное. «Это ёмкость,» — понял Гедимин, вглядываясь в форму черепа. «Чей он? Сдвоенные клыки… Это что, останки Сэта⁈»

«Скрипки» взвизгнули и тут же заткнулись. В узкую, почти наглухо заложенную дверь протиснулся Сэта. Не успев сделать и пары шагов, он схватился за грудь и мучительно закашлялся. Секунд через тридцать он совладал с приступом и выпрямился. Жрецы молча ждали, пока он развяжет браслеты и распутает шнуры в волосах. Украшений у него было немного — как у рабочих из «асбестового» цеха. Сэта, до сих пор молча ожидавший у стены, забрал все шнурки и тряпочки и повесил на опору одного из гамаков. Рабочий снова закашлялся, но всё же двинулся к яме. Гедимин ждал, что от густого дыма приступ усилится, но, вдохнув странный газ, Сэта кашлянул ещё раз и успокоился. Двое жрецов склонились над ним, помогая ему сесть на дно. Рабочий обхватил руками плечи и свернулся почти в клубок. В полной тишине Гедимин слышал, как он хрипло дышит.

Один из жрецов заговорил с ним — или, по крайней мере, наклонившись к нему; рабочий ничего не отвечал, только дрожал мелкой дрожью. Вдоль его хребта вспыхнула яркая белая полоса, грива побелела. Ещё секунда — и Сэта исчез. Со дна ямы в потолок ударил огненный гейзер.

Визжащие звуки резали уши, но Гедимин не обращал на них внимания — он, ошалело мигая, смотрел на яркий костёр. Жрецы стояли вокруг, протянув к нему руки, и в ослепительном свете сармату казалось, что их гривы белеют, а на спинах выступают раскалённые белые полосы. «Скрипка» визжала, не затыкаясь, секунд сорок — и внезапно замолкла. Жрец поднял на вытянутых руках раскрашенный череп. Трое остальных что-то говорили, прикасаясь к огненным языкам, но все слова заглушал рёв пламени. Жрец с черепом вытряхнул из «ёмкости» горсть песка и швырнул в огонь.

Пламя угасло мгновенно. На дне ямы лежал, свернувшись, раздетый Сэта. Он тяжело дышал, его шерсть из жёлтой стала почти белой. Жрецы, сойдя в яму, нависли над ним, трогая его за плечи, расчёсывая когтями гриву, гладя по спине. Белое свечение медленно желтело; ещё несколько секунд — и Сэта поднялся во весь рост. Его, придерживая за плечи, отвели к гамаку, и он лёг, расслабленно свесив руку и прикрыв глаза. Гедимин ждал, когда его накроет приступом кашля, но Сэта дышал тихо, легко и, кажется, понемногу впадал в дремоту.

Музыкант снова провёл смычком по струнам. По звуковому сигналу в дверь протиснулся ещё один Сэта. Он не кашлял, но в груди при каждом вдохе что-то хрипело, а глаза под отёчными веками выглядели заплывшими. Он долго возился со шнурами — дрожали руки; жрецы молча ждали, когда он сможет спуститься.

На спуске Сэта шагнул мимо ступени и пошатнулся. Жрец придержал его за плечо и подтолкнул вперёд. В яму подбросили что-то дымящееся — какие-то скрученные чёрные волокна; Гедимин покосился на анализатор — «на базе проверю».

Жрец заговорил с больным. Тот закрыл глаза руками и мелко задрожал. На спине проступили белые пятна — и тут же его тело превратилось в ярко-красный огненный столб. На секунду он пожелтел — и тут же потемнел и зачадил. Жрец, что-то крикнув, сунул в огонь пучок шнуров. Пламя сверкнуло — и раздулось в гигантский шар, мигом захватив почти всю комнату. Гореть тут было нечему, но огненные языки расплескались по камням, по штукатурке и не думали гаснуть. В лицо Гедимину ударил жар. Сармат вскочил, хватаясь за «арктус», плёнка защитного поля натянулась между полом и потолком, дрогнула — и свернулась в огромный цилиндр, обернув собой пламя. Гедимин видел, как она багровеет изнутри — но непрерывная генерация работала, и цилиндр неуклонно сжимался, загоняя странную субстанцию обратно в яму. «Не знаю, что это, и как может существовать,» — пульсировало в мозгу сармата, — «но это… надо… экранировать!»

Защитное поле побелело, изнутри донёсся жалобный крик. Гедимин вспорол плёнку и шагнул назад. На дне ямы лежал, свернувшись, рабочий-Сэта; он дышал шумно, но не хрипел, и опухоль на глазах пропала.

— Гедимин! — окликнул сармата встревоженный Вепуат. Тот оглянулся и удивлённо мигнул — он и не заметил, как успел подойти к самой яме. Вепуат стоял у стены, выпрямившись во весь рост, и жестами звал ремонтника к себе. Тот оглянулся на жрецов, вынимающих из ямы существо, снова принявшее прежний облик, и двинулся к напарнику.

— Такое надо экранировать, — буркнул он. — Если оно не нуждается в топливе — далеко может уйти… Что это вообще такое? Как такое возможно?

Вепуат пожал плечами.

— Превращение в огонь… Нет, ты видел? — вдруг возбудился он. — Совершенно другая структура! Я сначала подумал, он там, внутри, просто весь горит… Другая структура, вся из потоков! Как они их обратно собирают⁈

Гедимин услышал негромкий треск и шорохи, повернулся и увидел, что двое жрецов стоят рядом с ним. Ещё один успокаивал Сэта, вернувшегося в сэтский облик, другой собирал со дна ямы уже ненужные принадлежности ритуала — и постоянно поворачивался к сарматам, будто хотел что-то сказать, но не решался.

— Они благодарят нас, — перевёл Вепуат. — Этот Сэта мог не вернуться, так и остаться огнём. Ты вовремя схватил его — он вспомнил, кто он, и вернулся. Они рады, что решились нас сюда позвать. Они не знают, что с твоей бронёй,