Удивительные истории о любви - Андрей Гуртовенко

волшебный запах – будничного раннего утра, пробежки, грядущих лекций… Я ставил на свой преподавательский стол почти такой же стаканчик с кофе и говорил сонным студентам тему сегодняшнего занятия.

Кофе пах совсем другой жизнью. Он пах жизнью.

Я грел руки о теплый стакан, не решаясь сделать глоток, и вспоминал прошедшее время, отмеренное мне судьбой, уложившееся в двадцать девять лет.

До юбилея я не доживу.

В следующий раз она пришла через день, заглянула в дверь, улыбнулась.

– Вы не возражаете? – стремительно зашла в палату, – я не надолго, – она это говорила каждый раз, когда приходила, – нужно к лекции готовиться.

– К какой? – спросил я.

– По техносферной безопасности, – она снова улыбнулась.

А я вдруг остро почувствовал свой собственный запах. Запах болезни, немощи и лекарств. И передо мной совершенно явственно вырисовалась пропасть, разделяющая нас.

– Гм… серьезная тема, – я закашлялся.

– Можно присесть? – спросила она и, не дожидаясь моего ответа, взяла стул и села рядом.

Что ей нужно от меня?

Мне было странно, что она разговаривает со мной так, будто мы с ней не в больнице, а где-нибудь сидим в кафе, попиваем латте, болтаем, обсуждаем лекции, смеемся, зная, что вот-вот разойдемся по своим делам. Я бы смотрел на нее украдкой и думал о том, чтобы поцеловать.

Так, стоп!

– Вам нехорошо? – она посмотрела на меня встревоженно. Я был красный до ушей…

– Гм… строгий преподаватель? – Я попытался скрыть замешательство.

– Что? – не поняла она.

– Вы сказали, что нужно готовиться к лекции, вот я и спрашиваю – строгий у вас преподаватель?

Она засмеялась, да так звонко и заразительно, что я тоже начал улыбаться, а потом испугался, что ее услышат из коридора, и показал ей пальцем:

– Тссс…

– Да-да, – она кивала, продолжала хихикать.

– Это я, – ответила она.

– Что – вы? – Я ничего не понял.

– Я преподаватель, – прикрывая рот рукой и даваясь смехом, сказала она.

Тут я тоже начал смеяться – в жизни бы не подумал! Ну сколько ей? От силы двадцать? Кого учит? Какой безопасности?

– И… давно вы преподаете? – Я удивлялся собственному любопытству, которое вызывала у меня эта странная девочка.

– Второй год всего, – она повернулась в профиль и фас, – а что, совсем не похоже?

– Совсем.

– Многие так говорят, – она махнула рукой, – мне на самом деле двадцать пять, – она улыбалась, – а вы?

– Я? – Веселье мгновенно закончилось, словно мы вернулись из солнечного дня в сырую хмарь. – Я тоже был преподавателем.

Был… откуда взялась эта сумасшедшая девчонка, которой, оказывается, двадцать пять? Почему она не возникла в моей жизни раньше? Или никогда. – Гм… да, – она тоже погрустнела, легко соскочила со стула и подошла к соседней кровати: – Извини, что не посидела с тобой сегодня, – обратилась она к Джону Уотсу так, будто бы он ее слышал, – я завтра вечером забегу.

Снова подошла ко мне:

– Выздоравливайте.

– Не могли бы вы… – я сам от себя не ожидал, – поправить мне подушку. Пожалуйста.

– Конечно, – легко согласилась она, не замечая моей уловки.

Подошла ближе и наклонилась надо мной, приподнимая мне голову прохладными руками… Я вдыхал ее хрустальный запах и старался растянуть секунды до предела, слушал, как колотится мое сердце, чувствовал, как ее светлый локон, выбившийся из хвоста, касается моей щеки, подбородка, и ее дыхание так близко…

Она ушла. А я уставился в потолок – идиот! Я даже не знал, как ее зовут. Зачем, зачем, Господи, ну зачем?

Здоровее я не стану… сколько еще? Месяц? Я закрыл глаза – проклятый кретин!

Насмешка судьбы… а мне казалось, что я выпил свою жизнь до дна. И вот напоследок… Надо признать, у бога отменное чувство юмора. Я бы сказал, своеобразное.

Утром следующего дня медсестра – толстая черная Марта принесла мне завтрак: полужидкую диетическую кашу и стакан молока. Положила передо мной утреннюю газету – 2-е октября 2012 года. Я бегло просмотрел заголовки, потом включил телек и считал минуты до ее прихода… а когда она пришла, притворился спящим.

– Привет, – легко сказала она, увидела, что я сплю, развернулась и села к Джону Уотсу на кровать. Молча просидела положенные полчаса, встала, подошла к моей койке, покрутилась.

Я застыл в ожидании, стараясь никак себя не выдать.

– Эй, – тихим шепотом – вы спите? Или притворяетесь, чтобы я вам не докучала?

И совершенно неожиданно дотронулась до моего лба, я инстинктивно вздрогнул…

– Ш-ш-ш-ш-ш, – мягко сказала она, снова проводя рукой по лбу, – а я знаю, как вас зовут, вот тут написано, – она прочитала на планшете, прикрепленном к моей кровати, – а я Энн, Энн Грин. Рада знакомству, Майкл Девис.

Я понял, что дальше притворяться бессмысленно, и открыл глаза.

– Я просто очень устал, – получилось фальшиво и ненатурально.

– Я уже ухожу, – грустно ответила она, убирая руку, – вы не устали, Майкл Девис, просто мое общество вам неприятно.

Она соскочила с кровати, быстро замоталась в шарф и…

Она же сейчас уйдет, уйдет!

– Энн, подождите, – я не узнал собственного голоса.

– Да? – она мгновенно остановилась.

– Ваше общество… не поймите неправильно. Ваше общество мне… – я должен был ей сказать, – оно мне слишком приятно, понимаете? И это с таким лишком, который мне не осилить. – Ой,– она улыбнулась и растерялась и покраснела…

Господи, какой же красивой она была в этот миг! – Вы мне нравитесь, Энн Грин. И я умираю, – у меня не было времени на кокетство.

– Прямо сейчас? – спросила она, испугавшись.

– Гм… нет, – как я ни хотел сохранить пафосный тон, это мне не удалось, – не прямо сейчас.

– Тогда мы могли бы просто поболтать? Или вам нельзя? – она спрашивала всерьез.

– Зачем? – я разозлился. – Разве это смешно, Энн Грин?

– Совсем не смешно, – она вдруг стала ужасно серьезной, – просто вы мне тоже нравитесь, Майкл Дэвис.

– Господь милосердный! – я возвел глаза к потолку.

Да что же она делает со мной? Что в ней такое? Как? Почему? Откуда и зачем?

– Вы понимаете, что я скоро умру и что это все бред? И ваше «нравитесь» – просто жалость к умирающему. Неужели это не понятно? – Мне хотелось, чтобы она ушла. И никогда больше не открывала эту чертову дверь. – Уходите! Уходите, слышите! И не возвращайтесь.

– Не могу, – она развела руками, – я единственный близкий человек Джона Уотса, это мой отец. И прежде чем впасть в кому, он написал свою последнюю волю и назначил меня тем, кто будет решать, отключать ли его от аппарата искусственного поддержания жизни или нет.

Вот оно как! Сейчас я поверил в то, что ей двадцать пять. Это был совершенно другой человек – взрослая женщина, уставшая