Удивительные истории о любви - Андрей Гуртовенко

и грустная, которой нужно было принять непростое решение.

– Так что вы извините, Майкл Дэвис, как бы вам это ни было неприятно, или наоборот, я буду приходить сюда. Разве что вы переедете в другую палату или… домой, или…

– Или умру, – безжалостно закончил за нее я.

– Или умрете, – спокойно согласилась она.

Развернулась и пошла к выходу.

– Энн, – мне не хотелось, чтобы она уходила такой печальной, – извините меня. Я хочу, чтобы вы поняли и не…

– Я понимаю, – она кивнула, снова став девчонкой, – и не сержусь.

На следующий день дежурила Даша, у которой я выспросил про Энн все, что только мог. Оказывается, Джон Уотс бросил свою беременную подружку, мать Энн, потом давал им какие-то деньги и больше никак не участвовал в жизни своей дочери. Родители его умерли, старший брат погиб в автокатастрофе, семьей он не обзавелся, и Энн Грин была единственным кровным родственником этому человеку. И да, она преподавала в муниципальном экологическом колледже, а мама ее жила в Калифорнии.

Та немолодая чета, которая его навестила однажды, оказалась соседями, которым он когда-то отдал собственное завещание вместе со своей последней волей.

И сейчас Энн приходила к нему почти каждый день и еще проводила какое-то время у него дома, пытаясь понять, чего бы он хотел – умереть или оставаться на искусственном жизнеобеспечении. Денег у него на такое обеспечение хватало на несколько жизней вперед.

Я поразился ее обстоятельному подходу к этому делу. Внешне она производила впечатление легкой и смешливой барышни, но, похоже, это была только одна грань ее натуры.

Ее не было два дня, и я с удивлением обнаружил, что скучаю – по ее быстрым порывистым движениям, розмариновому запаху и бездонным глазам…

И ненавидел себя за это.

– Знаете, я тут подумала, – без всякого приветствия сказала она, влетая в палату, – что нам надо обменяться номерами мобильных, а то это же…

– Никуда не годится, – подхватил я, улыбаясь.

– Именно, – ничуть не смутившись, добавила Энн.

И мы обменялись телефонами и стали перезваниваться. Болтать с ней было легко, мы говорили обо всем на свете и не могли наговориться. И «добре утро», «хороших снов» – смски связывали нас шерстяными нитями…

Она приходила то днем, то рано утром, то вообще ближе к ночи, пользуясь свободой посещения для безнадежных больных, а мистер Уотс был абсолютно безнадежен.

Она садилась ко мне на кровать и рассказывала про свой день, про своих студентов, а преподавала она предмет с суровым названием «техносферная безопасность нефтяных установок». Кто бы мог подумать!

Я снова чувствовал себя живым. И мне снова было больно, потому что я отчаянно хотел жить дальше.

– Тебе обязательно умирать? – как-то буднично спросила она, садясь на край моей постели.

– Энн… – странный вопрос, – если честно, очень не хочется, особенно сейчас.

– Вот и мне не хочется, чтобы ты умирал, – она коснулась моей руки. – Можно?

– Гм… да, – я чувствовал ее прохладные пальцы, и сердце мое застучало быстрым пунктиром.

– Можешь подвинуться? – В ее серых глазах мерцали горячие угли.

Она отвела мою руку в сторону и легла рядом. Я закрыл глаза – сердце колотилось о ребра, а голову наполняло хмельным звоном.

Она снова взяла меня за руку и переплела наши пальцы…

– Если бы ты мог не умирать… если бы мог, – она мягко повернула мою голову к себе.

Мы встретились взглядом.

– Если бы ты мог, Майкл Дэвис, – ее лицо было так близко… глаза, словно растаявшие жемчужины… – Энн, я, я… – мне казалось что так не бывает, что это все сон, и сейчас…

Она коснулась моих губ своими, и я дернулся, словно от ожога, да это ожог и был…

– Энн… по-по-годи, – я почти задыхался, – я…

– Тебе плохо? – встревожилась она.

– Нет, но…

Она дальше не стала слушать, мягко обнимая мое лицо ладонями, снова касаясь губами… в ее поцелуе было столько горькой нежности, топкой жажды… Хотя мне казалось, что там давно все умерло, гораздо раньше, чем я смирился с собственной смертью.

Что же ты делаешь со мной, Энн Грин? Что ты сделаешь, если я тебя не остановлю?

Но она остановилась сама, чуть отодвинувшись от меня.

– Т-т-ты как? – выдыхая спросила она.

– Н-н-ормально, – ответил я, будучи не совсем уверенным в том, что это так, – все хорошо.

И тут же понял, что все плохо. Что все настолько плохо, что хуже и быть не может.

Она лежала рядом и время текло сквозь нас, отмеряя наши неравные жизни.

– Если бы я могла умереть вместо тебя, – сказала она тихо.

– Ерунда, – буркнул я.

– Ты, конечно, подумаешь, что я сумасшедшая, но, знаешь, я иногда умираю за других людей, – лежит, потрагивая мои пальцы, – в других жизнях, в другом времени. В этой жизни я живу постоянно и всегда возвращаюсь сюда.

Точно, сумасшедшая. Несет какую-то околесицу, – я лежал и улыбался.

– Если бы я могла умереть за тебя, – снова эта странная фраза.

И что-то внутри меня дернулось, откликнулось…

– Это как? – я повернулся к ней.

– Понятия не имею, что там за сбои у мироздания, – полушутя сказала Энн, – как тебе объяснить? Есть люди, которым невозможно или не нужно проходить через смерть, их души слишком хрупкие, они не могут выдержать мига небытия, а в смерти без этого никак. И тогда я становлюсь этим человеком и умираю вместо него.

– Забавно, – но забавно мне вовсе не было, меня окатило липким страхом, безотчетным ужасом, – а куда девается тот, э-э-э… кому противопоказано умирать?

– Не знаю, скорее всего, отправляется дальше, минуя этот опыт, – она это говорила как само собой разумеющееся, – я знаю, что ты мне не веришь, ничего страшного, можешь считать это глупой фантазией.

– И что ты за это получаешь? – спросил я, но уже знал ответ и сказал в одно слово с ней: – Время.

– Так ты знаешь? – она смотрела на меня с неподдельным изумлением.

– Догадался, – но я не догадывался.

Лютый холод хищной змеей ползал внутри, страх сжирал меня заживо, не оставляя от недавнего тепла ничего: ни эха, ни тени.

В одно мгновение я все знал и понимал, что обрел это знание слишком рано. Я вспомнил, кто я и зачем я тут.

Зачем я ее встретил?

Этой встречи не должно было быть.

Мы не должны узнать друг друга, этого нельзя допустить. Если мы узнаем друг друга, один из нас умрет. Умрет навсегда.

– Что с тобой? – она села. – Ты дрожишь, тебе плохо?

– Уходи, – меня било крупной дрожью.

Она встала, ее огромные серые глаза смотрели на меня со страхом:

– Майкл?

– У-хо-ди, – едва смог вымолвить я.