Свет грядущих дней - Джуди Баталион

и Гершель дни напролет проводили в юденрате, пытаясь организовать жилье для членов кибуца «Свободы», а также для группы «Атида», которая теперь включала в себя еще девятнадцать подростков из закрывшегося сиротского приюта. Помещение юденрата кишело людьми. Постоянно раздавались крики, вой, стоны. Богатым было легче, писала Реня, потому что они могли давать взятки. «А без денег ты – все равно что солдат без ружья».

Евреев согнали в гетто. Хотя сегодня Камёнка – холмистое зеленое предместье, во время войны она представляла собой перенаселенный лагерь беженцев: нищета, заброшенность, антисанитария[402]. Повсюду топились маленькие печки, извергавшие ядовитый дым. Люди сидели на земле, ели то, что удавалось раздобыть. Мебель и тюки с вещами громоздились перед каждым домом. Рядом – дети. Те, кто не мог позволить себе квартиру, сооружали прямо посреди площади лачуги наподобие курятников для защиты от дождя. Конюшни, чердаки, хозяйственные постройки – все становилось жильем. Десять человек поселились в коровнике, и им еще повезло. Многие вообще не имели крыши над головой. Ни для какой мебели ни в каком жилье места не было – его едва хватало для кроватей и столов. Каждый день Реня видела, как люди вытаскивают матрасы на улицу, чтобы в дом можно было втиснуть еще несколько человек, и это вызывало у нее жуткие воспоминания о том, как жила в гетто ее собственная семья. Евреи двигались, как дергающиеся тени марионеток, писала Реня, как живые трупы. В то же время ей казалось, что многие поляки были рады, что можно грабить их жилища, выносить их пожитки, бессердечно приговаривая: «Жаль, что Гитлер не пришел раньше». Некоторые евреи рубили мебель на дрова и сжигали свои вещи только для того, чтобы не дать полякам забрать их.

Члены «Свободы» переехали в гетто, погрузив лишь насущно необходимое в одну машину. Фрумке и Гершелю удалось отвоевать целый двухэтажный дом: половину для кибуца «Свободы», половину – для сирот «Атида». Хотя это помещение было намного лучше, чем большинство здешних жилищ (Реня назвала дом «дворцом», радуясь тому, что он был чистым), все же оно было маленьким. Не хватало места даже для того, чтобы освободить проходы между кроватями. Шкафы и столы стояли во дворе, предназначенные на растопку.

Гетто было закрытым и охранялось милицией[403]. Евреев, работавших портными, сапожниками и слесарями в немецких мастерских, водили на работу и с работы под конвоем. Потом евреи отказались ходить на работу, заявив, что им нужен организованный присмотр за детьми. (Реня с гордостью отметила мятежный дух, проснувшийся в соплеменниках.) Юденрат создал что-то вроде общественных дневных стационаров, где детей кормили, пока родители были на работе. Позднее прямо перед мастерскими построили хибары, где младенцы могли спать по ночам. Каждая мастерская имела свою хибару; отчаявшиеся люди стали занимать их еще до окончания строительства. По воспоминаниям Рени, Камёнка имела «безобразный вид»[404].

Любое нарушение распорядка каралось смертью. По ночам было так тихо, что после восьми часов люди опасались выходить на улицу. Полное затемнение являлось обязательным. На каждом углу стоял милиционер, следивший за соблюдением комендантского часа, время от времени в затхлом воздухе вспыхивал его фонарик. И вдруг – выстрел. А утром – похороны. Человек просто попытался пройти в соседний дом.

Каждую неделю Реня видела, как группы людей отправляют в Освенцим на смерть: стариков, родителей, спрятавших своих детей, малышей, оторванных от материнской груди, молодых людей, обвиненных в политической деятельности, людей, пропустивших два дня работы. Их отвозили на вокзал, били и бросали в вагоны для скота. Человека, случайно прихватившего что-то с собой, пороли, душили, топтали и, если еще была необходимость, расстреливали. Но необходимости не бывало – человек и так был уже мертв.

Внезапно – душераздирающий крик. Немец вырвал младенца из рук матери и, держа за ноги, с размаху ударил головкой о кирпичную стену. Кровь забрызгала всю стену и тротуар. Немец швыряет детский трупик на землю. Эта сцена преследовала Реню всю оставшуюся жизнь[405].

Такая бесчеловечность вызывала у Рени не только ужас, но и чувство унижения. Дети, видя подобные злодейства, бились в истерике. В гетто становилось свободнее, по мере того как день за днем людей увозили, каждая семья кого-нибудь теряла. «У всех были разбиты сердца, – писала Реня. – Чудо, что люди еще оставались в своем уме».

* * *

В такой обстановке вся просветительская деятельность кибуца была свернута. Именно тогда пригодились фальшивые паспорта, и именно тогда состоялось собрание «Свободы», во время которого Гершель сидел на одном, а Фрумка – на другом конце стола. Именно тогда молодежным группам пришлось выбирать: бороться или бежать. Именно тогда Фрумка сказала: нет, она не побежит. Именно тогда они совместно решили присоединиться к вооруженной борьбе, которая уже началась в Кракове и Варшаве. Именно тогда они определили свои принципы: защита, месть, самоуважение.

И именно тогда пригодилась Реня, готовая действовать.

Часть 2

Дьяволицы или богини

Это были не люди[406] – наверное, дьяволицы или богини. Невозмутимые. Ловкие, как циркачки. Часто они палили из пистолетов с обеих рук. Свирепые в бою до самого своего конца. Приближаться к ним было опасно. Одна девушка из Гехалуца, будучи схваченной, казалась испуганной. Окончательно смирившейся. А потом вдруг, когда группа наших подошла к ней на расстояние нескольких шагов, выхватила из-под юбки или из-за пояса рейтуз ручную гранату и положила всех эсэсовцев, осыпая их отборной бранью до десятого колена, – у вас волосы встали бы дыбом! Мы терпели большие потери от подобных ситуаций, поэтому я отдал приказ не брать девушек в плен, не подпускать их к себе на близкое расстояние, а издали расстреливать из пистолетов-пулеметов.

Нацистский командир Юрген Штроп

Глава 12

Приготовления

Реня и Хайка

Февраль 1943 года

Бендзин гудел[407]. С рассвета до восьми вечера, до комендантского часа, дом кибуца и его двор были полны товарищей. Соседи это заметили. «Мы завоевали репутацию людей действия, – писала Реня, гордясь обретенным уважением, – людей, взявших будущее в свои руки и знающих, что делать, когда придет время»[408].

Цви Брандес и Барух Гафтек – единственный среди них человек, имевший военный опыт, – инструктировали командиров пятерок, каждый день встречаясь с ними и разрабатывая планы действий на разные случаи. Всех обучали обращаться с огнестрельным оружием, а также с топорами, молотками, серпами, косами, гранатами и легковоспламеняющимися жидкостями, а еще – как орудовать кулаками, когда ничего другого нет. Их учили сражаться до конца и никогда не попадать в руки врага живым. Реня со своей командой собирала острые орудия, фонари, ножи – все, что можно использовать в сражении.

Когда из Варшавы прибыло первое оружие, на него чуть ли не молились.