Запретная любовь. Forbidden Love - Рафаэль Абрамович Гругман

прожитые совместно, она оставалась загадкой, непредсказуемой в поступках не только для меня, но и для неё самой. В любом имени заложена тайна, известная одному лишь Создателю. Имя – ключ к самоидентификации и ассоциируется с судьбой человека. Загадка, спрятанная Леонардо да Винчи в улыбке Моны Лизы, передалась другой Лизе. Конде. Конде?

«Фамилия Лизы – производная от Джоконды? – Я вздрогнул, открыл глаза, и отогнал нечаянно пришедшую мысль. – Чур! Чур! Никакой мистики! Это созвучие, случайное совпадение, которое необходимо забыть! Достаточно того, что она однофамилица Конде, герцогов королевской крови!»

Шальная мысль о герцогах Конде, родственниках Бурбонов, в старину правящих французским королевством, ударила в голову: «Не отсюда ли во многих деяниях Лизы, черты, присущие герцогам Конде, – быстрота замысла и королевское сумасбродство? Хватит! – сердито оборвал себя. – Так договоримся до абсурда, что Франческо дель Джоконде, на самом деле Франческо Джо Конде. И тогда становится очевидным, почему Леонардо да Винчи не оставил портрет заказчику, а вывез картину во Францию и подарил французскому королю. Тайна Лизы в её происхождении, она один из потомков герцогов Конде, и родственными узами связана с её флорентийской ветвью. Хватит! – Я заскрежетал зубами, отгоняя, прочь безумные мысли. – Чушь! Забыли!»

– Остановись, сукин сын! – Не сдержавшись, выругался вслух, испуганно прикрыл ладошкой рот и быстро глянул на Каролину. Она не расслышала грубого выкрика, спала, как убитая. Пассажиры автобуса, дремавшие в своих креслах, тоже ничего не услышали.

Я глубоко вздохнул, откинул голову на спинку сиденья, закрыл глаза, и, овладев собой, стал подтрунивать над нелепой мыслью о родстве Лизы с герцогами Конде, и о смутной их связи с картиной великого флорентинца. «Вспомни, Роберт, как однажды ты смеялся над вопросом колумбийского студента: „Не являетесь ли вы дальним родственником Габриеля Маркеса“. – Подавив смех, я пояснил колумбийцу, недоумевавшему, что смешного в его вопросе: „У нас разные фамилии. Он – Маркес, а я – Маркус“. – Колумбиец пожал плечами: „Это ничего не значит – неточный перевод. У вас с Габриелем Маркесом портретное сходство“».

Предаваясь забавному воспоминанию, я не заметил, как меня убаюкало, и почти до самой французско-бельгийской границы продремал в кресле, ненадолго пробуждаясь, но, не желая быть вовлечённым в разговор с Каролиной, проснувшейся и готовой к долгим беседам, прикрывал глаза, делая вид, что сплю. На границе вынужденно прекратил притворяться спящим и вышел из автобуса для таможенного досмотра. Каролина, молчавшая всю дорогу и накопившая сил для новых рассказов, тотчас же сообщила, что в автобусе меня укачало, и всю дорогу я спал.

– Сон – аккумулятор здоровья, – слабо огрызнулся и прикрыл глаза.

Около одиннадцати вечера автобус прибыл в Амстердам. Тепло распрощались, договорившись созвониться вечером следующего дня. Каролина поехала к себе – утром её ожидала работа с новым клиентом, а я вернулся на Рембрандтплейн и, не распаковывая дорожную сумку, грохнулся на диван. Усталость и нервные потрясения, в прямом смысле свалили с ног. Будто не проспал почти всю дорогу в автобусе.

Посреди ночи оглушительный телефонный звонок прервал сон. С раздражением откликнулся: «Алло».

– Здравствуй, – услышав голос, похожий на Лизин, вздрогнул: «Наваждение?»

– От-ткуда т-ты звонишь, – с испуга начал заикаться, не доверяя ушам. Померещилось? Продолжение ночных сновидений?

– Из Нью-Йорка, – повисла напряжённая пауза. Сердце сжалось. Это не сон, не розыгрыш, не мистификация. Спокойный голос тихо спросил: «У нас восемь часов вечера, а у вас?»

– Два ночи, – скосил я взгляд на часы. – Т-ты жива?

Вместо ответа услышал тихое всхлипывание, не выдержал и закричал:

– Лиза! Почему ты молчишь? Лиза!

Молчание до предела наэлектризовало воздух. Когда пауза стала невыносимой, еле слышно прозвучали знакомые нотки:

– Я так рада. Услышала, наконец, твой голос.

Ошибиться нельзя, голос принадлежал Лизе. Но она же погибла, сопротивлялся червь сомнения. Неужели рассудок помутился, и я слышу несуществующие голоса?!

– Лиза?! Лизочка!

Всхлипывание и невнятные звуки были легко узнаваемы и перешли в рыдания.

– Лизонька, любимая… успокойся, – пытался докричаться и удержать её возле себя, опасаясь, что удивительный сон исчезнет.

– Лиза! Ты меня слышишь!? Скажи, что-нибудь!

Рыдания стали затихать. Я продолжал говорить, постепенно овладевая её вниманием. Наконец, Лиза остыла.

– Перед вылетом нас собрали в просмотровом зале. Сначала унизительный личный досмотр, к которому и в тюрьме трудно привыкнуть: задний проход, передний, рот, уши. Тщательная проверка багажа, пограничный контроль. Охранники торопились – полагалось быть на космодроме за два часа до старта космического корабля, и чтобы компенсировать время, потраченное переусердствовавшими таможенниками, часть людей запихнули в грузовой лифт. Его и так загрузили вещами до самого потолка. Превышение грузоподъёмности – грубейшее нарушение правил техники безопасности, но охрану это не волновало. Толкачи утрамбовали лифт, как консервную банку, и закрыли дверь. Не хватало воздуха. Я не могла дышать.

– Это же не Освенцим!

– А тоже подумала тогда об Освенциме. Что запустят удушающий газ, и всем нам конец. Отлегло на душе, когда увидела в кабинке охранника. Лифт не трогался. Народ возмущался – физически слабые задыхались, просили открыть дверь. Но вместо того чтобы выпустить из душегубки несколько человек и сделать ещё одну ходку, охранник взбесился и начал прыгать. Лифт стоял на месте. Он вытащил пистолет и приказал всем по его команде прыгнуть одновременно. Прыгнули раз, другой, третий. Тросы лопнули, не выдержав перегрузок и резких рывков. Лифт рухнул в шахту. Все, кто в нём находился, человек двадцать, погибли. Кто от травм, кто от удушья. Представляешь, что там творилось? Когда спасатели добрались до лифта и открыли его, я оказалась единственной, подававшей признаки жизни, хотя имела множество переломов и черепно-мозговую травму.

– Какой ужас…

– То, что я выжила? – Лиза не утратила чувство мрачного юмора.

– Я не это хотел сказать. То, что произошло.

– О крушении грузового лифта власти не оповестили средства массовой информации. Поэтому ты ничего не знал. Почему они утаили правду? Тяжело влезть в безумные головы. Через несколько часов произошла катастрофа над мысом Канаверал. Все находившиеся в лифте, так или иначе, погибли бы в катастрофе. Возможно, поэтому они умолчали об аварии лифта. Зачем ещё больше будоражить общественное мнение и начинать дополнительное расследование? К великой радости вашингтонских стражей морали и нравственности, нерадужные, высылаемые на Луну, погибли. А где это произошло, на земле или в воздухе, не имело для них значения.

Она замерла. Потрясённый рассказом, я вымолвил еле слышно:

– Как ты сейчас?

– Три месяца провалялась в госпитале. Первое время была без сознания. Мне делали трепанацию черепа. Моё имя автоматически оказалось в списке погибших, и когда я попала в госпиталь, врачи, считая, что не выживу, не доложили наверх. Так я осталась в списке погибших. Но,