Змей Уроборос - Эрик Рюкер Эддисон

Джасс остался лежать лицом вниз, как мертвый, весь покрытый кровью, на краю головокружительного обрыва. Он выглядел жутко. Когда чудище свалилось вниз, Миварш спас лорда, оттащив за ногу от края карниза. Он перевязал его раны и осторожно прислонил к скале, затем долго смотрел вниз, пытаясь понять, мертво ли чудище.

Когда у него от напряжения заболели глаза, а чудище все не шевелилось, Миварш простерся на карнизе и принялся громко молиться:

– О Шлимфли, Шламфи и Шебамри, боги моего отца и отцов моего отца, сжальтесь над своим чадом, ибо я верю, что власть ваша простирается не только над Бесовией, но и над этим далеким запретным краем. Дома я всегда поклонялся вам в святых местах, и завещал сыновьям и дочерям своим чтить ваши святые имена. Я сделал алтарь в доме своем, как указали звезды, по обычаю предков, и принес вам в жертву сына, родившегося седьмым, и обещал пожертвовать седьмую дочь, смиренно покоряясь вашей воле, но не смог, потому что седьмая дочь у меня не родилась. Молю вас, укрепите мои руки, чтобы я смог спустить со стены на веревке своего спутника, хоть он и неверующий дьявол, а потом дайте мне силу спуститься самому с этой скалы. Спасите ему жизнь, спасите обе наши жизни! Если он не останется в живых, твое чадо никогда не вернется домой, а проживет всего день, как мошка, и умрет от голода.

Так молился Миварш. Наверное, верховные боги сжалились над его простодушием, слыша, как он просит о помощи своих идолов, которые не могли помочь, а может быть, они не хотели, чтобы лорды Демонланда умерли ужасной безвременной смертью, не удостоенные последней чести и не оплаканные. Но как бы там ни было, Миварш встал, хитроумно обвязал лорда Джасса веревкой, так чтобы она не сильно давила под мышками и не доломала ему ребра при спуске, и медленно и с трудом опустил его под стену. Потом спустился сам, трясясь за свою жизнь. Его подталкивала жестокая необходимость, и спасало умение лазать по скалам. Внизу он сразу принялся оказывать помощь пришедшим в себя спутникам, очнувшимся с громкими стонами. Когда лорд Джасс окончательно пришел в себя, то занялся врачеванием, исцелился сам и исцелил лорда Брандока Даха. Скоро они сумели встать на ноги, хотя были слабы, с трудом двигались, и их мутило. К тому времени наступил третий час после полудня.

Когда они достаточно отдохнули, Джасс заговорил, глядя на лежащую в собственной крови мертвую мантикору:

– Надо сказать, о Брандок Дах, что сегодня ты совершил худшее и лучшее. Худшее, когда упрямо полез на эту стену, и мы оба чуть не погибли. Лучшее, когда отрубил хвост чудищу. Это был расчет или случай?

– Ну, – ответил Брандок Дах, – в руках у меня всегда силы хватало, так что можно было и не хвастаться. А что касается хвоста, то он мешал моему мечу, и мне не понравилось, как он виляет. В нем было колдовство?

– Яд в жале этого хвоста, – ответил Джасс, – мог отправить нас обоих на тот свет, едва коснувшись мизинца.

– Ты говоришь, как книга, – сказал Брандок Дах. – А то бы я не узнал в тебе своего благородного друга, ты весь вымазан кровью, как буйвол болотной грязью.

Джасс расхохотался.

– Если хочешь выглядеть не хуже, – сказал он, – иди к чудищу и тоже ополоснись в его брюхе. Нет, я не смеюсь, это необходимо. Эти твари не только враги всех двуногих, но и друг с другом дерутся насмерть. Они бродят поодиночке, терпеть не могут даже запаха крови тварей своего рода, этот запах отталкивает их так же, как вода бешеных собак. И запах этот стойкий. Он оттолкнет от нас других мантикор.

В ту ночь они отдохнули у подножья отрога Авсека, а на рассвете продолжили путь по долине на восток. Весь день до них доносился рев мантикор со стороны необитаемой Элы Мантиссеры, которая отсюда была похожа не на пирамиду, а на длинный заслон, окаймляющий долину с дальней стороны. Идти было трудно, их еще пошатывало. День кончался, когда они пришли на место под восточными склонами Элы, где белые воды реки, вдоль которой они продвигались, смешивались с черными водами, с грохотом несущимися с юго-запада. Дальше река текла по широкой долине и пропадала где-то внизу под деревьями. В развилке над слиянием вод в скалах был высокий зеленый холм, как остаток более ласковой земли, уцелевший среди общего разрушения.

– И сюда меня водил мой сон, – сказал Джасс. – Там, где этот поток разбивается на дюжину пенных водоворотов, переправа очень опасна, но другой переправы для нас здесь нет.

И они еще до наступления темноты перебрались через гибельный поток над самым водопадом, а ночью спали на зеленом холме.

Этот холм Джасс назвал Приютом Дрозда, ибо утром их разбудило пение дрозда в кусте терновника. Странно звучала его простая песенка в холодных горах под необитаемыми высотами Элы, вблизи от заколдованных снегов Коштра Белорны.

Из Приюта Дрозда не было видно высоких вершин. И еще долго их не было видно, пока путь шел вдоль черных вод вверх по крутому подъему. Обзор закрывали неровные отроги и скальные бастионы. Лорды и Миварш вышли на левый гребень над водопадами; их хлестал ветер, в ушах грохотал шум воды, снизу в глаза летела пена. Миварш плелся сзади. Все молчали, потому что путь был крут, и вдобавок, при таком ветре и грохоте воды, сколько ни кричи, никто не услышит. В долине было пустынно, темно и жутко, как в подземных долинах на берегах Пирифлегетона или Ахерона. В полном безлюдии только орел иногда парил в высоте над ними, и один раз они заметили, как из пещеры на боковом склоне на них смотрит отвратительное лицо с налитыми кровью большими, как блюдца, глазами. Существо учуяло запах крови себе подобного, вздрогнуло и удрало по камням.

Так они шли три часа, и вдруг, обходя очередной отрог, оказались перед следующей горной долиной, откуда открывался вид, затмевающий все земное великолепие и способный перехватить дыхание у любого певца. В обрамлении скал, под пологом синего неба перед ними стояла Коштра Пиврарка. Она была так огромна, что даже отсюда, с шести миль, ее нельзя было охватить зрением, а приходилось переводить взгляд слева направо и вверх, от мощных черных корней горы, отвесно вырастающих из ледника, на склон, где бастионы громоздились на бастионы, и скальные башни на башни, в слепящем сиянии льда и снега, до неприступных высот, где, словно копья, угрожающие небесам, торчали белые зубы вершинного гребня. Гора закрывала четверть горизонта, с запада от нее высился красивый пик Айлинона, а на востоке за снежными склонами Джалки была невидимая отсюда Коштра Белорна.

В тот вечер они разбили лагерь на левой морене ледника Темарма. С вершинного гребня, как прозрачная девичья вуаль, слетали к востоку полосы тумана и облаков, признак ухудшения погоды.

Джасс сказал:

– Воздух слишком прозрачен. Это к холоду.

– Если понадобится, мы задержим время, – сказал Брандок Дах. – Так силен зов этой рогатой высоты, что лишь взглянув на нее, я умру, если туда не взберусь. Но я удивляюсь тебе, о Джасс. Тебя просили узнать тайну на Коштре Белорне, а ее, наверное, легче покорить, чем Коштру Пиврарку, можно по снежнику обойти Джалки и не лезть на западные утесы.

– В Бесовии есть поговорка: «Берегись высокой жены». Проклятие ляжет на любого, кто станет взбираться на Коштру Белорну, не посмотрев на нее сначала сверху. Его найдет смерть. И только с одного места на земле можно взглянуть сверху на Коштру Белорну: с того недоступного ледяного зубца, на котором горит последний луч солнца. Это вершинный шпиль Коштры Пиврарки, самая высокая точка на земле.