Восьмая личность - Максин Мей-Фан Чан

Пауза.

— Они отказываются, — отвечает она от их имени.

— Было бы полезно обсудить, почему часть тебя уверена, что я считаю тебя убогой и жалкой и почему она хочет навредить тебе, — говорю я. — Алекса, нужно, чтобы ты продолжала принимать препарат. Обязательно, пока я буду в отъезде.

Пауза.

— Пожалуйста, не уезжайте, — говорит она, глядя в окно. — Пожалуйста, останьтесь.

Я смотрю на золотые часы на письменном столе.

— Боюсь, время истекло, — говорю я.

Она продолжает сидеть. Ноги расставлены, руки свешены между коленями. В огромных зеленых глазах, таких ясных, проявляется ранимость. Неожиданно я обращаю внимание на изящную линию ее скул, на кожу, которая словно сияет изнутри. Свет между нами меркнет. Мое дыхание учащается, грудь сдавливает. Она встает, разглаживает завязки на вороте блузки и идет ко мне.

— Обними меня, — шепчет она.

Я замираю.

— Мы должны держаться в определенных границах.

Она придвигается ближе.

Я перевожу дух и таращусь на расстегнутую пуговку на ее блузке. Ее талия — на уровне моих глаз. От ее тела веет свежестью цитрусовых. Я знаю, что мне хочется прикоснуться к ней, обнять и погладить по голове, позволить губам найти ее губы. Я представляю, как сливаются наши тела, как в нас нарастает жар. Густой воздух между нами скручивается в воронки, заполненные желанием. Все наши утраты неожиданно вознаграждаются. Я быстро беру себя в руки. Мой внутренний надзиратель помогает мне встать с кресла. Я подхожу к двери. Голова кружится, в ней странная легкость. Во мне одерживает верх здравый смысл.

— Время вышло, — снова говорю я. — Тебе придется уйти.

Я лежу на чужой кровати, вся липкая от пота. Рядом похрапывает во сне женщина со смуглой кожей. От ее длинных, до талии, шелковистых волос пахнет розой.

Я шла по Шордичу — одна — с твердым намерением вернуться домой, но вдруг забрела в бар. С живой музыкой. И танцами. Я была уставшей и мрачной после работы; нехарактерная для Джека раздражительность и его настойчивое желание организовать целую студию измотали меня. И без того плохое настроение усугубляли Паскуды, которые чесали языком.

«Только один стаканчик».

«Смирись, курица», — издевались Паскуды, их сарказм кусал меня, как бешеная собака.

К ночи бар заполнился, и во мне постепенно росла обида на Дэниела после утреннего сеанса. Паскуды услужливо напоминали мне, как я пыталась соблазнить его. Я решила противостоять чувству стыда еще одной порцией выпивки, на этот раз крепкой.

«Шлюха», — прошипели Паскуды.

Еще одна порция. Потом еще одна.

Настроение все ухудшалось, и я задумалась об Эми и Аннабеле, об их брате. У меня в голове бродили ужасные мысли.

«Сильно ли он поломался? Сможет ли он ходить?»

Я позвонила Элле, но она не ответила. Знакомый голос, звучавший словно с другой планеты, предложил мне оставить сообщение. Элла была недостижима. Огромное небо между нами наливалось синевой, как страшный синяк.

«Смотри правде в глаза, — не унимались Паскуды. — Она пошла дальше».

И вот я здесь. Тик-так. Я уже не пью, и я уже не в баре. Моя одежда разбросана по паркетному полу. Между ног неприятные ощущения.

Я медленно отдираю Тело от женщины, лежащей рядом со мной, и сразу остываю. Однако от моего движения женщина шевелится. Я вижу, что у нее на запястье дорогие часы, на талии, над ягодицей, вытатуирована крохотная колибри. Я не знаю, какой сегодня день и вообще день сейчас или ночь. Жалюзи опущены и скрывают все признаки жизни. Голова тяжелая от похмелья.

«Где мы?» — спрашиваю я.

Никто не отвечает. Я предпринимаю еще одну попытку.

«Кто это рядом, голая?»

Долли хихикает в ладошку и удирает.

«Раннер? Онир?» — зову я.

«Ее зовут Робин, — наконец шепчет Раннер. — Мы познакомились с ней в «О Баре». Она мне очень понравилась».

«Мы были пьяны», — добавляет Онир.

Я сую руку под простыню из египетского хлопка — трусиков нет.

«Раннер!» — кричу я.

Она улыбается, как кот, наевшийся сметаны.

«Что? — спрашивает она. — Мне же приходится мириться с тобой и этим козлом Шоном».

Я беру телефон. Шесть сорок восемь, среда. Отлично. Я потеряла всего несколько часов. Не дней. Уф! Я не впадаю в панику. Вместо этого я собираю свои мысли и вещи. Маскирую диссоциацию — за долгие годы мы овладели этим мастерством. Сейчас мне просто нужно понять, как уйти и не выглядеть невежливой.

Рядом с кроватью я вижу графин с водой. На нем надет перевернутый вверх дном стакан. Точно такие же графин и стакан и со стороны Робин. Должно быть, связи на одну ночь вошли у нее в привычку, думаю я.

«Наверное, — говорит Онир, — но они с Раннер оторвались по полной. Они отлично провели время».

Долли хихикает в ладошку.

«Они целовались!» — смущенно говорит она.

Я оглядываюсь. На тумбочках одинаковые настольные лампы, и они все еще горят. Раннее утро окрашивается в фиолетовые цвета. В мозгу всплывает смутное воспоминание о наших поцелуях с привкусом мартини, о наших глазах, блестящих и широко распахнутых. О наших телах на кожаном диване перед тем, как мы с ней рухнули в кровать.

Я прохожу по коридору в ванную. Найти ее несложно, все двери из черного ореха открыты, и за ними видны просторные комнаты с низкой мебелью и хромированными светильниками.

«Классно», — улыбается Раннер.

«Забирайся внутрь, — требую я. — Ты и так устроила нам кучу проблем».

«Проблем? — повторяет она. — Советую тебе когда-нибудь попробовать. Это лучше, чем спать с теми подонками, что спишь ты».

Я молчу.

«Может, она и права», — думаю я, снова вспоминая, как мы танцевали, обнявшись.

Я поворачиваю кран и решаю, стоит ли брать фиолетовую зубную щетку, что торчит из прозрачного стакана, а потом открываю шкафчик за зеркалом над раковиной. Там есть новая. Отлично. Я ногтем поддеваю тоненькую картонку, глядя на аккуратно, в линию упорядоченного невроза, расставленные предметы. Я улыбаюсь самой себе.

«Должно быть, она старше», — говорю я, указывая на антивозрастной крем и различные средства с проколлагеном.

«Если точно, то ей пятьдесят три», — радостно объявляет Раннер.

«Немного старовата, тебе не кажется? — хмыкает Онир. — Она старше Анны».

Я чищу зубы, игнорируя их треп и читая список ежедневных аффирмаций, прилепленный к зеркалу.