Когда запоют мертвецы - Уна Харт

В воздухе висел запах сена и нагретого дерева. В домике было тесно: помимо хлама, там помещались лишь узкая кровать и небольшой ларь для одежды. Приставная деревянная лестница вела на чердак. Хотя обстановка была небогатой, ларь привлек внимание Дисы. Поверхность его была изрисована искусными узорами, вещица была дорогая и редкая. Скорее всего, подарок, решила она.

– Присядьте, прошу вас.

Пастор обращался к ней учтиво, но от девушки не укрылась настороженность в его голосе. Она опустилась на ларь, поправив юбку и во все глаза рассматривая Эйрика. А тот уложил Паудля на кровать и склонился над ним, взяв лицо брата в ладони. Вполголоса попытался расспросить, что за несчастье с ним приключилось, но, не добившись результата, отступил.

«Он не знал, как говорить с братом, даже когда тот был здоров, а теперь и подавно», – внезапно поняла Диса. Ей была знакома эта растерянность человека, который пытается заставить себя проявить теплоту к тому, кто словно живет от тебя на другом берегу моря. После смерти Гисли и Магнуса отношения Дисы с ее собственным братом окончательно испортились. Врагами они не стали, но дружба их растаяла, оставив после себя маленькие кусочки привычки – ничего не значащие ритуалы, которых они придерживались, когда были рядом: улыбнуться друг другу утром, пожелать хорошего улова или удачной торговли, перекинуться парой фраз о здоровье овец… После этого они расходились, чувствуя смутное облегчение от того, что дело сделано. После той рождественской трагедии Диса вошла в новую семью. Пастор Свейнн и Тоура не требовали от нее ни привязанности, ни родственной преданности, и отношения с ними были простыми и открытыми.

Когда Паудль уснул, Эйрик укрыл брата одеялом, нагрел воды в котелке и подал Дисе кружку с горячим питьем.

– Простите, что не предложил сразу.

– Ничего. Тут уж не до расшаркиваний…

Эйрик размышлял, что спросить, Диса думала, что ответить. Им обоим нужно было время, чтобы построить в своих головах будущий разговор, который удовлетворит обоих.

– А я вас помню, – вдруг сказал он. – Вы приезжали к нам на праздник с семьей. Я еще тогда подумал: надо же, такая маленькая девочка ходит с глазами большого хищника. Теперь вы выросли…

– Я вас совсем не помню.

– …И научились врать. Я не доверяю людям, которые хорошо лгут. Слишком уж часто они прибегают к своим талантам. Мне ли не знать, сам из таких.

Диса склонила голову набок.

– Разве канонику разрешается обманывать? «Мерзость пред Господом – уста лживые, а говорящие истину благоугодны Ему»…

– «Если говорим, что не имеем греха, – обманываем самих себя, и истины нет в нас», – развел руками Эйрик. – Разрешите предложить вам прогуляться? Я бы хотел дать Паудлю поспать. Судя по всему, вы проделали неблизкий путь.

Находиться на свежем воздухе было приятно. Паудль принес с собой тяжелый дух болезни, который не вытравишь, сколько ни распахивай двери. Оба неспешно двинулись вдоль берега озера. Слабый ветерок шевелил растрепанные косы Дисы и обдувал разгоряченное лицо. Небо было белым и водянистым, как разбавленное молоко. Сейчас должно было быть около полуночи – вот почему вокруг такая серость. Интересное же время выбирает преподобный для того, чтобы ковыряться на своей делянке!

– Давайте я начну, пожалуй, – предложил Эйрик, закладывая руки за спину. – Сейчас я спрошу вас, что стряслось с моим братом и отчего он в таком плачевном состоянии, а также почему вы, йомфру, без всякого сопровождения, не боясь попасться разбойникам, доставили его ко мне. Хотя я вам благодарен за заботу о Паудле, я недоумеваю, что толкнуло вас на столь отчаянный шаг и почему рядом не оказалось никого старше и…

– Мужчины, – подсказала Диса.

– Именно. Вы, вероятно, разразитесь слезами – не зря же вы развязали шаль на груди, чтобы было удобнее подносить ее концы к глазам. Начнете кляться, что ничего не знаете, что нашли его в фактории уже таким. Узнав юношу, вы как добропорядочная христианка решили ему помочь, но ваш сопровождающий отказался отправляться так далеко на запад. Поэтому вы сами оседлали лошадей и, никому ничего не сказав, отправились в путь. Вся ваша история будет враньем от первого до последнего слова и не принесет пользы ни вам, ни Паудлю, оказавшемуся, как я полагаю, невольным заложником того, во что вы его втянули. А раз вы потрудились привезти его сюда, что-то вам от него все-таки нужно.

Диса завязала обратно узел шали на груди и перетянула ее потуже, чтобы ветер не задувал.

– Теперь моя очередь, преподобный, – ответила она, подстраиваясь под его тон. – Сначала я сочту вас человеком рассудительным, хотя за рассудительность приму желание покрасоваться и любовь почесать языком. Я рискну рассказать вам все как есть, ничего не утаивая. Вы остановитесь и вцепитесь мне в руку, велев повторить мою историю слово в слово, хотя и без того прекрасно все слышали. После этого начнете кричать, осыпать меня проклятиями и угрожать Бессастадиром, но быстро возьмете себя в руки. Как умный человек вы поймете, что, даже если отправите меня на виселицу, вашему брату это никак не поможет, а вы только возьмете грех на душу. Грехов же у вас и без того многовато. После этого мы наконец сумеем поговорить по-настоящему.

Эйрик остановился. Он не смотрел на Дису, а только на рябь, бегущую по озерной воде. Наконец принял какое-то решение, резко развернулся на пятках и улыбнулся уголком рта:

– В таком случае, йомфру, предлагаю считать все вышесказанное уже свершившимся. Перейдем к делу.

* * *

Диса поняла, что близится утро, по тому, как начали слипаться глаза. Их разговор был долгим и утомительным. Деталей пребывания Паудля на корабле она не знала, и это сильно ограничивало их возможности. Разговорить несчастного никак не получалось, так что Эйрик решил отложить все до утра – брату нужно было дать хорошенько выспаться и потом начинать расспросы. Они с Дисой сидели на кусках дерна, аккуратно сложенных у задней стены дома. Заметив, как девушка устраивается поудобнее, нахохлившись, как маленькая птичка, и широко зевая, пастор заметил:

– Вам нужно поспать.

– Единственная кровать в доме занята Паудлем. Не могу же я столкнуть хворого на пол. Сойдет и так.

– Ступайте на чердак. Солома там мягкая. Я разбужу вас, когда взойдет солнце.

Диса не стала спорить. Она давно усвоила урок: если тебе предлагают еду – ешь, если дают постель – спи. Ее не беспокоило, что подумают люди, узнай кто-нибудь, что она ночевала с двумя мужчинами. Во-первых, преподобный Эйрик не похож на проходимцев, что распускают сплетни о девушках. Во-вторых, даже с той толикой знаний, что дала ей Тоура, приструнить болтунов не составит труда. Никому не нравится, когда пропадает мужская сила или всю семью внезапно одолевают вши.

В доме стало чуть светлее, но запах болезни усилился. Паудль лежал на боку, отвернувшись к стене и громко дыша во сне.

– Почему вы не злитесь? – спросила Диса у Эйрика.