Иесинанепси / Кретинодолье - Режис Мессак

свою затею и за то, что потревожил кретинов в их правомочном наслаждении своим кретинизмом. В том, что с нами случилось, он усматривает чуть ли не мистическую кару. Кретинизм под защитой Неба! Кретинов Бог бережет! Как от лихорадки может помутиться самый уравновешенный рассудок.

Тем временем мы все продолжаем быстро разлагаться, умственно и физически.

Октябрь. — Действительно октябрь? Не уверен. Во всяком случае, стало теплее. Снег тает, и снежные бураны сменяются постоянными дождями и грозами с градом. Трупы кретинов, явленные на свет из-под их растаявшего савана и непонятно почему оставленные стервятниками, гниют и смердят, но у нас не хватает духу их похоронить. К тому же у нас другие проблемы. И даже еще один труп.

Сегодня утром умер Крепон. Его все же пришлось предать земле. Предать земле — это фигура речи. Мы завалили его камнями, засыпали каменной крошкой на берегу моря, недалеко от рифов с белой пеной.

Бедняга! Он уже не очень отличался от обитателей острова.

Бабер все больше впадает в расстройство и отчаяние. Периоды полного безмолвия чередуются с лихорадочным славословием. Даже Вальто морально подавлен. В таких условиях Пентух становится тяжелым бременем, проблемным подопытным. Остальные подопытные уже давно вернулись в свое племя. Кажется, я уже об этом писал. Писал ли я об этом?

Он заводит со мной тревожные разговоры, этот кретинов отпрыск, который уже не совсем кретин. Он мне противен и пугает еще больше, чем остальные.

Мы сидели на гальке и смотрели на то, как прибой убеляет берег; он взглянул на мои кожаные башмаки — изрядно стоптанные, давно не смазанные, в царапинах, проступающих как полосы зебры на косуле, — и вдруг сказал мне:

— Зачем плохие ноги? Твои ноги болеют? Ходи хорошими ногами. Пентух ходит хорошими ногами.

Как я понял, он укоряет меня в том, что я ношу ботинки и не хожу босиком. В первый миг я подумал объяснить ему, что ботинки как раз и служат для того, чтобы оберегать ноги, как одежда — защищать от холода… как и все остальное… блага цивилизации… Вздорный перепев, старая, слишком старая песня. А потом — не иначе как под влиянием своей ипохондрии — я вдруг подумал, что Пентух ходит по гальке босыми ногами так же ловко, как и я; едва одетые или совсем голые кретины переносят стужу так же легко, как и мы, или даже легче; а мы, что мы будем делать, когда сожжем весь запас угля? Нет, определенно все это одни лишь условности. Мы, как нам кажется, нуждаемся в обуви, угле, радиоприемнике… Но действительно ли мы во всем этом нуждаемся?

Размышления прервало рявканье моего кретина, который вдруг, ни с того ни с сего, но с яростью, с какой-то детской яростью повторил:

— Уходить! Хочу уходить!

Однако не ушел, хотя я ничего не сделал, чтобы его задержать. Я лишь попытался — не очень убежденно — его успокоить:

— Уходить куда, Пентух? Оставайся здесь, тебе же здесь неплохо. Тебя кормят, никто тебя не бьет. Доктор тебя вылечит.

— Не хочу вылечит!

— Ты не чувствуешь себя больным? Знаешь, ведь ты болен, и куда серьезнее, чем думаешь.

— Пентух знает. Пентух болен. Пентух болен из-за плевки Бабер. Бабер плевать в стеклянная трубка, а стеклянная трубка плевать в Пентух.

Я понял, что в своей болезни он винит сыворотку. И опять я уже собрался объяснять ему, что эта сыворотка благотворна, что… И вновь меня охватило странное сомнение, окутало как дымка, как густой туман. Как знать, может, разумность — это безумие, а сумасшествие — мудрость? С определенной точки зрения, раскретинив его, да и то не полностью, мы свели его с ума. Приблизившись к норме, к нашей норме, он стал ненормальным в глазах своих сородичей. Ему хотелось бы вернуться к ним, вновь опуститься до их уровня, потому что среди них ему было бы хорошо. И это естественно. В чем же тогда счастье? В согласии со своей средой. Если мы живем среди кретинов, будем кретинами.

Я попытался отбросить эти депрессивные мысли. Вдруг я тоже стану кретином? Неужели профессор был прав? Климат острова?

Я потряс головой, выпрямился и с трудом встал.

— Ты сам не знаешь, что говоришь, Пентух. Будь благоразумным, веди себя хорошо, и скоро, когда вернется корабль, мы увезем тебя с нами, в нашу страну, на другой конец света, где не идет все время дождь, где у домов сухие стены, где есть цветы, солнце и бабер-жены…

Я надеялся, что последнее напоминание его окончательно соблазнит. К моему величайшему удивлению, он яростно плюнул мне в лицо и, готов поклясться, чуть ли не расплакался.

— Нет, нет! — закричал он. — Не уезжать, не уезжать! Пентух остаться здесь, с Бабахнут и Чоканух и все другие! Пентух — здесь, Пентух — правильно здесь, Пентух — хорошо здесь.

Тирада закончилась бессвязными словами. Он в бешенстве брызгал слюной. Но общий смысл был понятен. Он отстаивал свой патриотизм, свою верность клану, свою солидарность с другими кретинами. Кретин должен оставаться в Кретинии! И признаться, возможно, он прав. Что он делал бы в наших городах? И как его восприняли бы настоящие женщины? Может быть, лучше, если он никогда не увидит ни тех, ни других.

А потом он убежал. Я думал, он ушел по-настоящему. Но вечером он вернулся и поел, как будто ничего не говорил.

Может, Пентух и вправду ничего мне не говорил? Может, у меня тоже лихорадка? Может, все это мне почудилось? Я уже сам не знаю, что со мной. И не уверен, что все это приключение — не долгий и мрачный сон.

ДНЕВНИК БЕЗ ДАТИРОВКИ

Нам пришлось ограничить потребление продуктов. Остается еще достаточно галет, но почти нет консервов. Сгущенное молоко и сухофрукты почти закончились, расхищены кретинами. У нас уже нет мужества — я сказал бы, настроения — защищаться.

После нескольких дней ясной погоды — контрнаступление дымки и тумана. От дымки мы кашляем. Мы ослабли. Возможно, окретинились. Эта мысль меня навязчиво преследует. У меня кружится голова. Вальто подцепил бронхит. Он все же на ногах, но глухо кашляет, и глаза постоянно слезятся.

Очередные нападения кретинов. Они задействовали значительные силы, чтобы пограбить, раскидать ящики и продукты. Мы долго наблюдали за их действиями, тупо, никак не реагируя. Наконец Вальто, после приступа кашля, бросился на них. Сначала раздал несколько оплеух, но уже без былой силы. Затем поскользнулся и упал, на него тут же навалилась целая куча кретинских тел. Хилые конечности, вспученные липкие животы, гуща личинок… Я подбежал и с