Междуглушь - Нил Шустерман

— Потрясающе, — заметил Мопси. — Послесветов можно впихнуть в любой объём. Здесь все девяносто три штуки.

У Мэри даже слов не нашлось, чтобы выразить своё отвращение.

— Так что, как видишь, — разглагольствовал Мопси, — у меня все козыри на руках. И ты будешь делать, как я говорю, иначе страдать будут твои детишки.

Мэри подавила дикое желание надавать ему тумаков и заговорила — медленно, так, чтобы у её слов было время просочиться сквозь толстый череп этого подонка:

— Если ты будешь обращаться со мной как с равной, это поднимет тебя на такую высоту, какой ты даже не можешь себе вообразить.

— Да что ты говоришь? — ощерился он в язвительной усмешке.

— Говорю как есть. — Она отставила всякую скромность — как подлинную, так и напускную. — В Междумире на меня смотрят как на королеву, на ангела, или на ведьму, колдунью. Мне это не нравится, конечно, но дело не в этом. Дело в том, что я — легенда. Если ты будешь держать меня в заточении — ты всего лишь тюремщик. Но… если ты поднимешься до того, чтобы оказаться на равных со мной — ты тоже войдёшь в легенды.

— Я уже в них вошёл.

Мэри снисходительно засмеялась.

— Твоя слава дурного свойства, да и распространяется она не столь далеко, как ты полагаешь. Сомневаюсь, чтобы на восток от Питтсбурга и на юг от Индианаполиса кто-нибудь слышал хоть что-нибудь о тебе. А те, кто слышал, считают тебя… хм… гангстером. Но союз со мной мог бы узаконить порядок, который ты здесь установил.

— А в чём твоя выгода? — спросил Мопси.

Мэри ожидала этого вопроса и решила и здесь говорить без обиняков:

— Ты, безусловно, слышал о Шоколадном Огре.

— Я думал, что это враки…

— Нет, он и в самом деле очень даже существует. За один-единственный день он может опустошить весь Чикаго, так что у тебя не останется ни одного… подопечного.

— Пусть только попробует! — ощетинился Мопси.

— Не стоит его недооценивать — он до крайности хитёр! — предупредила Мэри. — Но если у меня будет достаточно послесветов, я одолею его.

Она отошла в дальний конец гондолы, давая своему оппоненту время подумать. Когда она проходила мимо трона, край её бархатного платья прошелестел по мягкой красной коже. Интересно, подумала она, — кресло действительно такое удобное, каким кажется?

— Вот оно что… — протянул Мопси. — Значит, ты намереваешься собрать армию?

— Ах, ну что ты! — Мэри повела рукой, как бы отметая его предположение. — Армия подразумевает войну. А я не хочу никакой войны. Я хочу лишь освободить Междумир от личностей, грозящих ввергнуть его в хаос, покончить с тем порядком, который мы с тобой установили. Нет, нам не армия нужна, нам нужны борцы за свободу!

Гондола достигла низа колеса и пустилась в новое путешествие наверх.

— Помоги мне справиться с Шоколадным Огром, — продолжала Мэри, — и я от всей души дам тебе своё благословение на владение Чикаго. И потом, смею заметить, заручившись моей поддержкой и одобрением, тебе будет не трудно распространить свою власть на весь остальной Междумир.

Открывшаяся перспектива ослепила и ошеломила Мопси:

— Я стану МеждуБоссом!

Мэри приложила все усилия, чтобы не поёжиться.

— Если таково будет твоё желание.

Гондола достигла верха и пошла вниз; оба собеседника взглянули на следующую за ними кабину, из которой выглядывали бывшие подопечные Мэри, безжалостно сдавленные и стиснутые в своём движущемся застенке.

— Итак, — спросила Мэри, — каков твой выбор? Тюремщик или… император?

Официальное заявление было сделано на следующее утро. С этой целью на Площадь Славы созвали всех чикагских послесветов, а также детишек Мэри, которых выпустили из их вращающейся тюрьмы, не удостоив даже извинением.

Мэри и Мопси стояли бок о бок на подиуме — Мопси пришлось подставить ящик, чтобы он казался одного роста с Мэри.

— Я счастлив сообщить, что между мною и Мэри Хайтауэр, правительницей Востока, заключён союз, — провозгласил Мопси. — Таким образом, в Междумире начинается новая эпоха.

И он приказал всем праздновать.

Был устроен пир на весь Чикаго, угощением на котором служила еда, перешедшая в Междумир. Правда, её было совсем немного, но ведь дело же не в этом! Так что сегодня среди послесветов не было никого, кто был бы не в духе — даже среди чикагских послесветов: в кои-то веки им выпал случай порадоваться, вместо того чтобы предаваться унынию.

Мэри разрешила своим детям смешаться с толпой обитателей Чикаго, зная, что после празднования они всё равно вернутся к спокойному рутинному существованию в уюте «Гинденбурга». Три «мушкетёра» Мопси обращались теперь с Мэри с невиданным почтением, всё время порываясь встать у неё за спиной и поддерживать под локотки, как они поступали с Мопси. Мэри отказывалась. В телохранителях она не нуждалась.

— Шли бы вы лучше упражняться в запугивании куда-нибудь в другое место, — говорила она.

— Конечно, мисс Мэри, — подобострастно лепетали те, как будто их назойливая вежливость могла обеспечить им её благоволение.

А вот девица-скинджекер — это было совсем другое дело. Она принадлежала к самому близкому кругу придворных Мопси, но всеобщие правила, казалось, на неё не распространялись. Фактически, Мэри отметила, что Мопси приказывал ей что-либо очень редко — наверно, боялся, что та откажется выполнять. А девица, словно кошка, гуляла сама по себе и делала что вздумается, зная, что ей за это ничего не будет.

Когда празднование подходило к концу, она бочком придвинулась к Мэри, и впервые за всё время между ними завязалось что-то вроде беседы.

— Надо же — и двух оборотов колеса не потребовалось, чтобы Мопси оказался у тебя в кармане! — сказала она. — Должно быть, ты и вправду ведьма.

— А я могла бы то же самое сказать о тебе, — парировала Мэри. — Вид у тебя, во всяком случае, подходящий.

Девушка-скинджекер взбила свои спутанные космы, но из них не выпала ни одна травинка.

— А разве это не ты писала: «Заведомо неправильно возлагать на послесвета ответственность за обстоятельства, в которых он скончался; никогда не стоит неудачную одежду или странные аксессуары делать предметом злых шуток»?

Мэри не очень-то понравилось, когда её ткнули носом в собственные слова, но что правда, то правда: Мэри сама нарушила ею же установленное правило этикета. Понадобилась секунда, чтобы она овладела собой.

— Прошу прощения, я не хотела тебя обидеть, — промолвила она. — Ты, конечно, знаешь, кто я такая, но, боюсь, нас так и не представили друг другу подобающим образом. Могу ли я узнать, как тебя зовут?