Мизери - Стивен Кинг

— Энни!

Она остановилась, не оборачиваясь. Со спины она казалась ещекрупнее из-за покатых плеч под халатом и кипы волос, образующих подобие шлема.Она была похожа на пильтдаунского человека[24] вылезшего из пещеры.

— Энни, с вами все в порядке?

— Нет, — сказала она бесцветным голосом и повернулась кнему. Все с тем же тупым выражением на лице она сжала нижнюю губу большим иуказательным пальцами правой руки, оттянула ее и вдруг закрутила, одновременновонзив в нее ноготь. Пространство между губой и деснами начало заполнятьсякровью, которая затем потекла вниз по подбородку. После этого она повернулась ивышла из комнаты, не добавив ни слова. Пол, ошарашенный, не мог заставить себяповерить в то, что действительно это видел. Она закрыла за собой дверь… изаперла ее. Он слышал, как она шух-шлепает в гостиную. Слышал, как заскрипелопод ней ее любимое кресло. И все. Никакого телевизора. Никаких песен. Никакогозвяканья посуды или столового серебра. Она просто сидела. Сидела, и с ней невсе было в порядке.

Потом он все-таки услышал звук. Звук не повторялся, и тем неменее у Пола не оставалось сомнений, что это за звук. Пощечина. Чертовскикрепкая. А поскольку он лежал в спальне по одну сторону запертой двери, а Эннинаходилась по другую сторону, не только Шерлок Холмс сообразил бы, что онавлепила пощечину себе самой. Судя по звуку, хорошую, крепкую пощечину. А Полвидел, как она оттягивает губу и короткие ногти врезаются в чувствительнуюрозовую плоть.

Внезапно ему вспомнилась запись, сделанная в Лондоне припосещении Бедлама[25] (из-за безумной ревности одна негодяйка отправила тудаМизери). При маниакально-депрессивном психозе, записал он тогда, один извозможных симптомов приближения периода депрессии таков: человек принимаетсянаказывать самого себя — бьет, колет, наносит ожоги горящей сигаретой и т. д.

Теперь он испугался по-настоящему.

14

Пол вспоминал: в одном из своих эссе Эдмунд Уилсон написал всвоей характерной брюзгливой манере, что критерий Вордсворта[26] дляопределения хорошей поэзии — воспоминание о сильном переживании в спокойномрасположении духа — вполне подошел бы и для беллетристики. Возможно, он былправ. Пол знал писателей, которые не могли работать даже после пустяковойсемейной стычки, и самому ему обычно не писалось, если он был расстроен.Правда, порой наблюдался обратный эффект: он принимался за работу не ради самойработы, а именно чтобы уйти от того, что его расстраивает.

Сейчас был как раз такой день. Когда часы пробилиодиннадцать, а Энни так и не пришла, чтобы пересадить его в кресло, он решилперебраться самостоятельно. Снять машинку с каминной полки ему, конечно, не посилам, но писать от руки он сможет. Он был уверен, что в состоянии забраться вкресло, хотя и понимал, Энни не стоит знать, что он на это способен, но ему,черт побери, требовалось сосредоточиться на чем-то другом, а лежа онсосредоточиться не мог.

Он подполз к краю кровати, убедился, что колеса заклиненытормозом, ухватился за ручки кресла и медленно переполз на сиденье.Единственной проблемой было подтянуть ноги на подставку. Усевшись, онподкатился к окну и взял рукопись.

Ключ повернулся в замке. Энни стояла на пороге. На Поласмотрели ее глаза — две черные бездонные ямы. Правая щека горела, и похожебыло, что на ней вот-вот выступит ослепительный синяк. Рот и подбородок былиизмазаны чем-то красным. В первый момент Пол подумал, что причиной томукровотечение из нижней губы, но потом заметил мелкие зернышки. Не кровь,малиновое варенье. Она смотрела на него. Он смотрел на нее. Некоторое время ниодин из них не произносил ни слова. Первые капли дождя ударили в оконноестекло.

— Пол, если вы смогли забраться в кресло совершенно без моейпомощи, — заговорила она наконец, — я думаю, вы вполне сможете сами вставлять вашигребаные «н».

Она вышла, и ключ снова щелкнул в замке. Пол долго сидел исмотрел на дверь, как будто перед ним и в самом деле разворачивалось что-тоинтересное. Он был слишком поражен, чтобы заняться чем-нибудь другим.

15

Он не видел Энни до сумерек. После ее визита работать былоневозможно. Он предпринял пару неудачных попыток, измял листы и сдался.Бесполезно. Он отъехал от окна. Когда он перебирался из кресла обратно вкровать, одна рука соскользнула и он чуть не упал. Пришлось упереться левойногой в пол. Хотя нога приняла на себя вес всего тела и предотвратила падение,боль была невообразимая. Казалось, в кость ему вкручивают сразу дюжину болтов.Он пронзительно завопил, ухватился за доску в изголовье и стал осторожно подтягиваться,волоча за собой пылающую от боли левую ногу.

Мелькнула несвязная мысль: Уж теперь-то она придет. Захочетпосмотреть, действительно ли Пол Шелдон превратился в Лучано Паваротти, или ейтолько так показалось.

Но она не явилась, а терпеть дикую боль в левой ноге былоневыносимо. Пол неуклюже перевернулся на живот, просунул руку под матрас идостал упаковку новрила. Проглотив две капсулы, он отключился на некотороевремя.

Когда он пришел в себя, ему показалось, что сон все ещепродолжается — слишком сюрреалистической была сцена, как и в тот вечер, когдаона принесла в комнату жаровню для барбекю.

Энни сидела на краешке его кровати. На прикроватном столикестоял стакан, наполненный капсулами новрила. В руках Энни держала ловушку длякрыс. И крыса была, внутри — крысоловка сработала и перебила ей хребет. Задниелапки свисали по бокам крысоловки и беспорядочно подергивались. Голова крысыбыла перепачкана кровью.

Это был не сон. Очередной день, проведенный в комнатесюрпризов с Энни Уилкс, только и всего.

Ее дыхание смердело, как разлагающийся труп.

— Энни?

Он выпрямился, переводя взгляд с нее на крысу и обратно. Заокном темнело. Странные черные сумерки и — дождь. Струи воды заливали окно. Домдрожал под крепкими порывами ветра.

Пусть утром с ней не все было в порядке, к вечеру стало явнохуже. Гораздо хуже. Пол понял, что она сбросила все свои маски, и теперь передним настоящая Энни, глубинная Энни. Ее щеки, казавшиеся прежде такими пугающетвердыми, теперь безжизненно обмякли, как тесто. Глаза были пусты. Онапереоделась, но юбку надела наизнанку. Лицо было перепачкано еще больше, наодежде появились новые жирные пятна. От нее исходило столько всевозможныхароматов, что Пол был не в состоянии их сосчитать. Один рукав ее шерстяногосвитера пропитался какой-то засыхающей жидкостью, по запаху напоминающей соус.