Пьесы - Юрий Александрович Буряковский

class="p1">М а р а т. Ссориться с самим деканом? Да еще на бюро? Пусть уж другие. Комсорг, например. А товарищ ничего, просидит один семестр и без стипендии!

К о с т я. Не знал же я, что он болел. Думал — «сачкует».

М а р а т. Самая скверная штука, наверно, — этот «первый раз».

К о с т я. Ну, выбрали комсорга на свою голову!

Р и м м а. У меня дед погиб. В Карпатах. В отряде Ковпака. Хочу спросить что-то, не знаю только…

К о с т я. Детка, ты рождена, чтобы задавать миру вопросы.

Р и м м а (показывает на фото). Самчук Володя. (Соне). Я так поняла: сам, один то есть, стрелял в немцев?

Соня кивает.

А разумно ли это? Деду тоже пришлось как-то вести бой одному. Но он прикрывал отходивших товарищей.

Л е н а. Тебя, Риммуля, не было рядом с Володей!

Р и м м а. Зачем?

Л е н а. Чтобы дать ценные руководящие указания.

Смех.

Р и м м а. Но ведь мы всегда осуждали индивидуальный террор?!

Л е н а. Нет, ребята, один на один всегда труднее. Мой пример будет не совсем удачным, но другого пока не имею. Перед выпуском я хорошенько дала сдачи хамке-директрисе. За всех молчальников в классе. Потом страшно стало, плакала в подушку, — завалит на экзаменах, медали не видать. Зачем связалась, дура? А наказали ее. И здорово наказали!

Р и м м а. Только с отчаянья можно так, в одиночку!

К о с т я. Биография — в пять строк, а берешься судить. Человек погиб за Родину, значит, уже прав!

М а р а т. А если, допустим, погиб глупо, зазря?

К о с т я. Смерть равняет всех.

М а р а т. Нет, черт побери! Для меня вся штука в том, как человек жил. Каждый, я убежден, умирает так, как живет! В пустыне, Костя, растет только саксаул. Согласен?

Костя молчит.

Л е н а. Вот вам и всем все ясно, вопросов нет… Наверно, я элементарный примитив, но меня всегда потрясает, когда человек добровольно, сознательно идет на верную смерть…

Р и м м а. ЧП, братцы, — у отличницы отступления от нормы!

Л е н а (игнорируя ее реплику). Не вообще готовность когда-нибудь умереть за прекрасную, великую идею, а — сегодня, сию минуту! Вот как было на острове Даманском. Или партизаны во Вьетнаме. Че Гевара. Буду говорить откровенно, думайте, что хотите. Жизнь для таких людей — пустяк, ерунда, случайный дар природы? А если тут действительно совсем другое, то кто же тогда я со своей жаждой жизни? Самовлюбленная курица, которой не взлететь выше забора? Я болтаю чепуху?

М а р а т (очень серьезно). Нет, Лена.

С о н я. Стыдно слушать. Стыдно!

Л е н а. Стыдно? Часто произносите тут разные слова… Высокие, святые. А вы, комсомолка, будущий педагог, могли бы вот так? Скажут: «Надо!», и сейчас же, вот как стою, — подставить свою грудь под пулю?

Все смотрят на Соню.

С о н я. Я?

Л е н а. Вы. Ты.

С о н я. Честно, совсем честно? (После паузы). Не знаю… Чтобы ответить, надо что-то большое испытать, узнать себя… А что я видела? Все как по маслу. Детсад, школа в родном селе, к стипендии родители досылают еще две…

М а р а т. А что бы ответили вы в райкоме?

Л е н а. Марат!

С о н я. Не знаю. Тоже не знаю…

М а р а т (Соне). А на тебе, кажется, еще рано ставить крест. Там, в начале зала, — письмо одного майора к своим дочерям. Майор Горбач. Просто совпадение, однофамильцы?

С о н я. Отец Лины. Она передала в музей три его письма.

М а р а т. Так Лина Горбач уцелела?

С о н я. Да. И живет в Киеве. Я думала, вы знаете.

К о с т я. Много мы обо всем этом знаем! Дикари с физмата.

Л е н а. Жива… И чем она занимается сейчас?

С о н я. Инженер. Мосты строит. У нас и за рубежом.

Р и м м а. И, наверно, была знакома с Володей Самчуком?

С о н я. Жили совсем рядом. На Тупиковой и Предмостной.

К о с т я (Марату). А мы, товарищ комсорг, ежедневно ходим по этим улицам из своего общежития в университет и…

М а р а т (оглядев всех, возбужденно). Кто-то из мудрецов сказал: великие идеи рождаются сразу во многих передовых умах. Что, если нам создать поисковый отряд «Один стенд музея»?!

К о с т я. Чужие мысли читаешь, товарищ комсорг.

Р и м м а. О, встретиться с такими людьми! С глазу на глаз, без трибуны…

Из соседней комнаты появляется  д е в у ш к а.

Д е в у ш к а (шепотом). Соня, что же ты? Опаздываем в театр!

С о н я (не слушая). Возьмете меня в свой отряд?

М а р а т. Ты — Соня? (Протянул руку). Марат. Берем ее, люди?

Студенты шутливо голосуют. Соня по-детски прижимает руки к груди.

Л е н а. Я тоже за отряд, за поиск. Но почему-то очень волнуюсь. Я всегда волнуюсь и даже теряюсь, когда встречаюсь с чем-то таким… с тем, что больше, выше меня. Опять я что-то не то говорю, да?

ПИСЬМО ПЕРВОЕ

Просцениум. Справа в луче прожектора  М а р а т  с тетрадью в руке.

М а р а т. В эту вот тетрадку я переписал все три письма майора Петра Горбача. Письмо первое. 1924 год. Июнь. Жена Горбача с двумя девочками были тогда в отпуске в деревне у своих стариков.

Правый прожектор гаснет, вспыхивает левый. Стол. Рулоны чертежей, книги. Горит, часто мигая, настольная лампа. Г о р б а ч  пишет и читает сам себе вслух. Ему под тридцать.

Г о р б а ч. Дорогие мои люди, милые мои девочки! Хорошо бы, Маша, чтобы цидулка эта не затерялась и Линка-бамбулинка и Олька-бараболька сами бы прочитали ее, когда подрастут. Сегодня в моей жизни самый большой день после того, как в памятном январе по ленинскому призыву приняли мужа вашего и отца в ряды РКП(б). В партию большевиков, единственно справедливую на всем свете! Только что я вернулся с берегов Днепра, с торжественного открытия Цепного моста. Первый мой мост! Да еще какой. И где, — в Киеве! Из чего собирали, тебе, мама Маша, известно. Маловеры, нытики из старых спецов смеялись, шельмовали инженерами в буденновках, ледоходом пугали. А сегодня вот покатились трамвайные вагончики по мосту имени революционерки Евгении Бош. Люди с заводов тысячами пришли. Кумачовые стяги, оркестры. Малые дети на руках… Нас, молодых инженеров, даже качали. А больше всего, конечно, Патона Евгения Оскаровича, беспощадного профессора моего, автора проекта и главного душевного энтузиаста великого этого начинания. Кто-то со временем, может, и скривится: «Подумаешь, достижение…» Неправда! Не просто, дети мои, трамвайчики побежали — соединили мы два берега Украины. Металл и хлеб. После такой разрухи, при такой еще лютой бедности… Знаете, за что я люблю свое дело? Всю жизнь — соединять мне один берег с другим. А значит, и людей делать друг другу ближе… Куклу, что умеет глаза закрывать, непременно куплю тебе, Линочек. А сейчас сам ложусь. Последние ночи все там, на берегу. Да и свет вот-вот выключат. Целую вас и стариков. Ваш папка Петя.

ТОТ ЖЕ ДВОР

Двор большого дома, кирпичная стена с пожарной