Под небом Индии - Ренита Де Сильва

Подали еду. Это был изысканный пир для настоящих гурманов – нежнейшие закуски, лучшие виды карри, рис и роти на любой вкус. Королеве и ее приятельницам принесли золотые тарелки, а Сите и ее матери – серебряные. Еще один изощренный способ их унизить.

Поездка домой прошла в молчании. И Сита, и ее мать были подавлены.

Следующие несколько недель в их доме царила мрачная атмосфера, словно они готовились к похоронам, а не к свадьбе.

У матери Ситы не было сил кричать на слуг; похоже, она опустила руки. Мать не ругала девочку даже за то, что та перестала изучать с гувернанткой этикет, хорошие манеры и правила королевского поведения.

Отец, который теперь приходил домой по вечерам нетвердой походкой, взял привычку запираться в своем кабинете.

Каждый день Сита ждала у пруда, высматривая автомобиль с королевским гербом, и, так и не дождавшись его, начинала обдумывать новый план побега, который позволил бы ей стать хозяйкой своей судьбы. Впрочем, теперь она мечтала без особого энтузиазма. Каждый день, думая о побеге, девочка представляла себе лоснящихся, пульсирующих энергией гепардов и отчаянно желала их коснуться.

«Я не хочу убегать, – думала она. – Я хочу стать королевой».

Через восемь недель после дарбара королевы прибыл ливрейный лакей с письмом в золоченом конверте на золотом подносе.

Мать Ситы, которая в последнее время побледнела еще сильнее, казалось, находилась на грани обморока.

Едва завидев машину, Сита бросилась бежать и, пролетев всю дорогу от пруда до дома, едва дышала. Однако затем ее словно парализовало. Сите хотелось поскорее разорвать конверт. Однако она поняла, что не может шевельнуть даже пальцем.

Если это еще одно приглашение на охоту или дарбар, я закричу. А если уведомление об отмене помолвки – закричу еще громче.

Из кабинета вызвали отца. Он был растрепанным, его глаза покраснели. Отец вскрыл письмо.

Сита с матерью ждали, вглядываясь в его лицо.

Прошу вас, боги!

Казалось, прошла целая вечность. Наконец отец поднял глаза на Ситу. Его лицо было очень серьезным.

Пришло время отказаться от своей мечты стать королевой.

Однако затем отец улыбнулся. Мать молитвенно сложила руки. Ее лицо выражало такую надежду, что на него было больно смотреть. Сите казалось, что она чувствует тревожный, полный ожидания вкус этой надежды на языке.

– Руководствуясь гороскопами, дворцовые жрецы определили благоприятные дату и час свадьбы, – произнес отец Ситы.

Девочка выдохнула и лишь в этот миг осознала, что стояла затаив дыхание. Мать разжала руки. По ее щекам текли слезы.

– Свадьба состоится через двадцать недель.

– Времени недостаточно! – воскликнула мать, немедленно ожив. – Совершенно недостаточно. Сита, пойдем, мы должны…

– Ма…

Мать наклонилась к Сите и очень нежно обхватила ее лицо ладонями.

– Если кто и может стать королевой, девочка моя, так это ты. Я волновалась из-за того, что ты слишком смелая. Но королева не может быть слишком смелой. Ты станешь великолепной королевой. Я это знаю.

Прикосновение матери, то, что она впервые в жизни назвала Ситу «девочка моя», гордость в ее голосе, то, с каким пылом она произнесла эти слова, – все это прокатилось по телу Ситы теплой волной, согревшей ее изнутри.

Я буду королевой.

Мэри

Почти идеально. 1936 год

Главное здание школы состояло из трех комнат – приемной и двух классов, в каждом из которых была доска, стол, испачканный мелом, и маты, на которых, вероятно, дети сидели во время уроков.

Мэри представили сестре Терезе и сестре Хильде, после чего сестра Кэтрин провела ее в пристройку слева, где девушка познакомилась с матерью Рут.

– Должно быть, вы устали с дороги. Сестра Кэтрин проводит вас в вашу комнату. Когда вы как следует отдохнете, присоединяйтесь к нам, моя дорогая.

Мать Рут весело подмигнула Мэри.

– Идемте.

Сестра Кэтрин провела девушку в другую пристройку. Похоже, все части здания были соединены коридорами.

– Это ваша комната, – сказала она, открывая дверь. – Туалет расположен в конце коридора, а…

Однако Мэри уже не слышала слов монахини. Войдя в комнату, она посмотрела на черепичную крышу, на пересекавшие ее деревянные балки, на кровать с москитной сеткой в углу, на письменный стол и стул у окна, на расположенную рядом дверь, которая вела на веранду – ее собственную веранду, выходившую на фруктовый сад и тянувшиеся дальше поля. Девушка слышала болтовню детей и видела, как они играют в прятки – цветные пятна среди деревьев. Она вдохнула кисло-зеленый запах растений и начинавших бродить на солнце плодов.

Все это было так не похоже на ее поместье в Англии, с его строгими газонами и внушительным фасадом. Мэри почувствовала, что теперь она очень далеко от своей жизни с тетушкой, дядюшкой и кузинами, и ее сердце наполнилось мучительной тоской, ощущавшейся сильнее после предательства Виная. Она больше не могла представлять себя идеальной английской девушкой, которой в глубине души все еще оставалась.

Мэри закрыла глаза. Ее лицо ласкал ароматный ветер. Она вновь была ребенком, живущим с родителями в бунгало; двери на веранду были открыты, и в дом врывались звуки обычного дня: доносившийся откуда-то собачий лай, громоподобный хохот отца, сопровождавшийся заливистым смехом матери, тихий напев поварихи, ставившей на поднос лаймовый шербет и дымящиеся луковые бхаджи[26]…

Теперь Мэри могла представить маленькую девочку, которой была когда-то. В пыльном платье, с растрепанными волосами, она играла в саду с айей и гуляла по городку с друзьями, шагавшими по обе стороны от нее, – с Ситой и Амином. Мэри вспомнила, как она здесь жила.

Жизнь в школе была жаркой, влажной и чрезвычайно яркой.

Мэри очень старалась привыкнуть к ней, но отчаянно скучала по Англии. Она всем сердцем тосковала по обществу кузин, по их веселой болтовне. Гадала, как прошел их дебют, были ли их реверансы идеальными. Представляла их, сияющих красотой, в облегающих фигуры белых платьях с пышными юбками, и ее охватывали зависть и сожаление. Воображала, как в их честь устраивают вечеринки, как за ними ухаживают, как кузины танцуют вальс с восхищенными кавалерами, как их юбки вращаются, будто вихрь. При мысли об этом Мэри испытывала желание быть рядом с кузинами, а также томление и тоску по дому; ей хотелось оказаться среди прохладных зеленых газонов родного поместья, несмотря на все свои попытки привыкнуть к беспощадной жаре, царившей в том краю, в котором она теперь оказалась. Глубокой ночью, когда влажность и тоска по дому не давали ей уснуть, Мэри смотрела в потолок опухшими глазами и размышляла, что вообще заставило ее отправиться в Индию, ведь она прекрасно знала, какое будущее ее ждет, и с нетерпением его ожидала. Все аргументы, с помощью которых Мэри убедила себя в необходимости этой поездки, смывала волна застилавших ее измученные глаза слез.