Тысяча Чертей пастора Хуусконена - Арто Паасилинна

Сонья нашла способ решить и эту проблему. Тысяча Чертей был большим и сильным медведем. На его спину положить вьючное седло – и он легко повезет хоть стокилограммовый груз. Как специалист Сонья знала, насколько медведи физически крепки, и определила, что Тысяча Чертей способен с грузом пробежать трусцой от Нуннанена до Кялмитунтури и обратно при необходимости даже пару раз за день. Зимой, когда Тысяча Чертей будет спать, снабжение можно осуществлять на снегоходе, который прилагался к дому.

Работу разделили: Сонья отправилась затовариваться по списку покупок к зиме. Оскари и Тысяча Чертей сели в такси и поехали к седельному мастеру Мауно Ойкаринену в Коркаловаара. Ойкаринен жил в коттедже и держал седельную мастерскую в гараже. К счастью, в доме не было собаки, поэтому Тысяча Чертей не вызвал большого переполоха, придя с Хуусконеном снять мерки для седел.

– Я много сидушек животным на спины сшил, но делать седла для медведя мне приходится первый раз, – с довольным видом сказал Ойкаринен.

Он предложил, поскольку вещей предстояло перевезти много, сделать по два вьючных ремня с каждой стороны. Кроме того, на уровне медвежьих лопаток можно было бы соорудить сиденье для одного человека.

Ойкаринен начал снимать с Тысячи Чертей мерки. Медведя это занятие немного смутило, но он позволил незнакомцу забраться ему под живот и на спину.

– А он не кусается? А то страшно малость, – признался седельный мастер.

– Нет… обычно.

Пастор Хуусконен вспомнил, что Тысяча Чертей натворил на Вселенском соборе на Мальте, но не стал пускаться перед Ойкариненом в объяснения.

Мастер пообещал сделать седла за три дня, поскольку то был особый случай и поскольку заказчик спешил в лес. Когда в назначенное время Хуусконен и Тысяча Чертей пришли на примерку, седла оказались превосходными: передние мешки были вместительными и крепились на уровне лопаток ремнями, один из которых проходил под животом, а другой – между передними лапами медведя. Мешки из оленьей кожи крепились в районе медвежьих подмышек, достаточно высоко над землей, а поясной ремень – над холкой, поверх которой Ойкаринен спроектировал прочное седло. Пастор Хуусконен взглянул на него и отметил, что пышные Соньины булки туда поместятся. Мешки крепились к седлу широким ремнем под животом и вокруг холки и ремешками потоньше – по бокам; мастер предположил, что они могут понадобиться, если медведь по какой-то причине встанет на задние лапы, как он часто делал на глазах у Ойкаринена.

– Все зависит от типа вещей, но я думаю, что в эти мешки влезет сотня-другая килограммов груза, – пообещал Ойкаринен. Он сказал, что изготавливал оленьи седла, которые когда-то повсеместно использовались в Лапландии в летнее время. – Здесь вы сложите больше вещей, чем на десяти оленях.

Когда Хуусконен расплатился за седла и поблагодарил за качественную и быструю профессиональную работу, во двор въехала на взятом напрокат фургоне Сонья Саммалисто. Она загрузила машину посудой и картонными ящиками под завязку и сказала, что в них вполне достаточно припасов на одну зиму. Хуусконену она купила наушники и набор кабелей для прослушивания космоса. В доме на Кялмитунтури вроде как была мощная антенна.

В Нуннанене они встретились с оленеводом Ииско Реутувуома, плутоватым шестидесятилетним стариком. Он отвечал за обслуживание дома на Кялмитунтури с тех пор, как оно было построено и оказалось во владении фирмы по торговле ценными бумагами и недвижимостью А/О «Потенция». Он помог нагрузить медведя и выразил удивление по поводу невообразимого количества вещей. И как только медведю удастся донести столько шампанского, копченого мяса, консервированных фруктов, книг, да еще и чемоданы?

– Вам, видать, в этой глуши понадобится утюг? Удивительно. И пять копий еще. Зачем?

Хуусконен признался, что занимается метанием копья.

– Кидаю эти палки в небо, – объяснил он.

– Вот оно что. Да, места для кидания копий там достаточно, – подтвердил оленевод.

Стояло свежее и ветреное сентябрьское утро. Золотая осень уже полыхала на склонах лесных холмов и по краям болот. Реутувуома ступал впереди, Хуусконен вел тяжело нагруженного медведя, а Сонья плелась в хвосте, следя за тем, чтобы из привязанных к седлу мешков на тропинку не падали вещи. При переходе через топкие болота Сонья забиралась в седло, и переправа проходила удачно. Тысяча Чертей брел уверенно и ровно, точно с детства привык таскать грузы. Около полудня пришли на Кялмитунтури. Пастор Хуусконен был в полном изнеможении: мышцы духовного труженика не привыкли к таким огромным расстояниям. Сонья и Тысяча Чертей чувствовали себя еще бодро, как и, конечно, Ииско Реутувуома, знаток болотистой местности. Хуусконен предложил ему вместе с Тысячей Чертей принести оставшиеся вещи из Нуннанена.

– А что если я его убью, когда мы останемся вдвоем? – вслух размышлял Ииско. Он считал ненормальным, что эти пришлые люди специально волокут в чащу медведя. Там, где разводят оленей, от хищников одни неприятности. – Как только придет весна, он начнет жрать оленят и прикончит штук сто, это как пить дать.

Сонья Саммалисто забралась медведю на спину и сказала, что пойдет с ними, чтобы оленевод не посмел застрелить Тысячу Чертей.

– До весны я все равно попробую это сделать. Даже ручной медведь – это дикий зверь.

Хуусконен посоветовал ему лучше не пытаться. Тысяча Чертей знал много дьявольских штучек.

– Но если я его пристрелю, ему они не помогут, – брюзжал дед.

Тогда Хуусконен открыл ему, что Тысяча Чертей и сам умеет стрелять. Его научили превосходно обращаться с оружием.

– На Мальте, например, мы вместе охотились на птиц. Он выстрелами навскидку поднимал целые стаи фламинго, и с каждым выстрелом несколько длинноногих падали в море и поднимали пену.

Эта информация заставила оленевода Ииско Реутувуома задуматься. Позднее он исходил желчью в пивнушках Энтотекиё, рассказывая, что несаамские священники – сущие черти, раз даже медведей учат убивать невинных оленеводов.

Дом находился в великолепном месте на юго-западном склоне Кялмитунтури, немного поодаль от кромки леса, на открытом пространстве поросшей мхом галечной морены; от переднего двора простирался ельник, а дальше – тундровый лес. Золотая осень окрасила склон горы, поросший толокнянкой и карликовой березой, в красные, синие и желтые тона, настолько яркие, что при взгляде на них возникало странное ощущение расточительности: это цветовое сокровище ни за что нельзя утратить, оно божественно красиво. На севере возвышалась темно-синяя Корсатунтури, а вдали за ней виднелись волнистые гребни бледных норвежских гор. На юге вода рассекала долину Оунас, волновались серо-зеленые лапландские аапа-болота и густые леса Ханхимаа. Внизу, у кромки леса, Сонья Саммалисто на спине Тысячи Чертей исчезла в ельнике. Мохнатый зверь и его наездница вошли вслед за оленеводом Ииско Реутувуома в лес.

У пастора Оскари Хуусконена появилось ощущение, словно он наконец-то попал домой. Он долго странствовал с медведем, обогнул весь родной материк, Европу. Именно так, случайно, без всякой цели – и все же: он сделал петлю, точно арканную, через Атлантику отправившись из Балтийского моря в Баренцево, затем пересек широкие просторы России и оказался в Одессе, в Черном море, избороздил вдоль и поперек теплое Средиземное море, через все ту же Атлантику вернулся обратно в Балтийское море и, наконец, попал сюда, настолько глубоко в нетронутые дебри, насколько этот континент только позволял.