Волчья сотня - Наталья Александрова

– Я никогда не думала, что встречу тебя снова, ясчитала, что потеряла тебя навсегда, – бормотала Варя сквозь слезы.

– Я искал, искал тебя, родная моя. – Бориспочувствовал, что в глазах защипало. – Был в Горенках, но там всеразграблено. Потом поехал на юг, был в Крыму – в Ялте, в Феодосии… Потом пошелв Добрармию, но никогда я не терял надежды.

Она снова прижалась к нему, как в детстве, когда он утешалее в мелких горестях и обидах. Как давно это было! Только сейчас Бориспочувствовал, как же он был одинок все эти годы, как не хватало ему родного,близкого человека. Теперь словно распрямилась у него в душе туго сжатаяпружина. Он еще не полностью осознал, что держит в объятиях свою сестру, чудомнайденную, а уже в сердце его закрался страх ее снова потерять.

– Но как же, как же ты оказалась там, у красных? –спросил он.

– Ты не понимаешь… – Она опустила голову. – Ясама не понимаю. Конечно, это получилось случайно. Сергей… он фактически меняспас, не знаю почему, скорее всего это был порыв. Он вообще был, – онапроглотила комок в горле, – он был… человеком порывов.

– Я понял, – процедил Борис, не обратив внимания,что сестра употребила местоимение «был», – имел удовольствие беседовать ствоим… Кто он тебе?

– Никто, – печально молвила Варя, – теперь –никто. Он отбил меня у пьяных солдат. Батумский полк восстал в Киеве…

– Ты была в Киеве? – удивленно перебилБорис. – Как тебя туда занесло?

– Когда умерла тетя Аглая – от тифа, я встретилапапиных знакомых. Помнишь Романовских – Александра Федоровича, а у жены ещетакое имя – Неонила?

– Помню, – угрюмо пробормотал Борис, он не хотелсейчас говорить Варе, что Романовского вместе с женой зарезали в Феодосиибандиты из-за бриллиантового кулона.

– Мы случайно встретились, они взяли меня с собой исобирались в Крым. А потом как-то в Киеве разминулись, в общем, то ли они меняне дождались, то ли просто обстоятельства так сложились, я осталась одна… Тамсолдаты взбунтовались, захватили склады со спиртом. В общем, они перепились все,хватали женщин прямо на улицах и тащили в казармы. – Варя отвернулась отБориса и заговорила глухо: – В Багумский полк послали агитаторов, толькосолдаты всех убили, оставили одного – Черкиза, потому что им нравилось, как онговорил про всеобщую мировую революцию. Они отвлеклись от водки и бросилиженщин… надо полагать, на время. Должна сказать, – усмехнуласьВаря, – что я тоже чуть не заслушалась. Говорить он умел красиво.

Опять Борис не обратил внимания на то, что Варя употребляетв применении к Черкизу только прошедшее время.

– И вот, пока он говорил, – продолжаласестра, – в казармы подоспели красные курсанты, которых срочно подняли подружье и направили на ликвидацию мятежа. А самого главного предводителя солдатСергей застрелил из «нагана». А потом взял меня с собой, не знаю почему.

– Из жалости, – буркнул Борис.

– Нет, чувства жалости он никогда и ни к кому неиспытывал, – живо возразила Варя. – Скорее всего он просто упивалсясвоей смелостью – один вышел против пьяной толпы обозленных вооруженных солдат.А я была там и видела его триумф. Ему захотелось иметь рядом человека, которыйвидел его в такой момент.

Варвара вытерла слезы и отодвинулась подальше от Бориса.

– Знаешь, а ведь я почти научилась его любить, –заговорила она удивленно. – Ведь он почти убедил меня, что ничему старому– никаким чувствам и отношениям не место в новом мире. Это не важно, что сейчаснет пока еще никакого нового мира, главное, говорил он, – это изменитьсясамим… Он был романтиком революции…

– Сволочью он был первостатейной, – не выдержалБорис, – десятками, а то и сотнями отправлял людей на расстрел. Там, вдепо, половина по его приказу сидели, смерти ждали.

– Я поняла это позже, я ведь не знала, чем онзанимается, – согласилась Варя. – Но он говорил, что его послалапартия, что он не может не выполнить приказа, что если он откажется от работы вЧК, то этим предаст революцию.

– Это партия заставляла его вести долгие беседы сарестованными, давать людям надежду на избавление от смерти, а потом отниматьэту надежду и упиваться их отчаянием?

– Тише, ваше благородие, – послышался шепот Саенконеподалеку, – неспокойно тут, не ровен час кто крик услышит.

– Когда я увидела тебя там, на допросе, я думала, чтосойду с ума, потом посчитала, что мне показалось, что это не ты. Но когда там,у депо, ты оглянулся… – Голос ее прервался, она всхлипнула и некотороевремя молчала. – Как добралась я домой, не помню. Он пришел вечером,веселый, даже какой-то ласковый, говорил, что все идет хорошо, что скоро нафронте обязательно будет перелом, что мы, то есть они, красные, все равнопобедят. В общем, я плохо его слушала. А потом все рассказала ему про тебя. Чтоты единственный, кто у меня остался, потому что раз ты здесь оказался, разуехал из Петрограда, стало быть, мамы больше нет в живых. Я сказала ему, чтопотеряла надежду найти тебя, что мне нужно только, чтобы ты остался жив. Япросила его отпустить тебя, я обещала, что никогда с тобой не увижусь… Он меняне слышал или делал вид, что не понимает. Он говорил, что это испытание,посланное мне и ему революцией, что для меня это удачный случай пожертвоватьвсем ради революции, чтобы я отбросила сомнения… в общем, он очень многоговорил. И я отбросила сомнения и сделала то, что подсказывало мнесердце, – просто закончила она.

– Что ты сделала? – тревожно спросил Борис.

– Я убила его. Из его же собственного револьвера.

– Разве ты умеешь стрелять? – От неожиданностиБорис спросил совершенную ерунду.

– Он научил меня стрелять, да и в упор труднопромахнуться. – Глаза у сестры стали совсем темными. – Я должна быласпасти тебя. И сказать тебе еще? – вдруг по-детски добавила она. – Ясовершенно об этом не жалею, если бы понадобилось сделать это еще раз, то радитебя я сделала бы это не колеблясь.

– Боже мой, девочка, – пробормотал Борис иподумал, что ради спасения ее жизни он не колеблясь перестрелял бы целуюкрасную дивизию.

– В голове у меня теперь все встало на своиместа, – продолжала Варя. – Возможно, кто-то всерьез верит в мировуюреволюцию, но я никогда не соглашусь, что ради сомнительного ее торжества сындолжен убивать отца, а сестра спокойно смотреть, как брата ведут на расстрел. Яне понимаю, как могла так долго жить с ним, он мне отвратителен, уж лучшепьяные солдаты Багумского полка или этот матрос из депо.

– По тем хоть сразу видно, что сволочи, –согласился Борис, – а этот Черкиз сам не из простых, как ему может быть сними по пути? Из-за таких, как он, больше всего вреда. С теми-то все ясно:страшный народный бунт, еще Пушкин описывал. Зависть к богатым одолела – опятьже можно безнаказанно пограбить. Набрал мужик добра, все, что взять немог, – сломал, пожег – и доволен. Больше ему ничего и не надо. А эти,большевики грамотные, как твой Черкиз, теорию под такую, с позволения сказать,революцию подводят. Вот кто самые мерзавцы-то и есть.