Бездна смотрит на тебя - Надежда Лиманская

Саломея кивнула на прощание, выходя из подъезда, незаметно понюхала сосиску. Вроде ничего, запах нормальный.

— Кис-кис! — позвала Драное Ухо. Кот не появился. Саломея обошла свой автомобиль и тут увидела Ваську. Кот возлежал под левым передним колесом, и, казалось, терпеливо её дожидался.

— Ах, ты! Ишь, зануда! Не откликается, характер демонстрирует! — аккуратно положила сосиску на траву чуть в отдалении. — На, вот! Завтракай!

Драное Ухо неспешно, с чувством собственного достоинства двинулся к тому месту, где лежала сосиска. Саломея слегка нажала на газ, отъехав несколько метров, автомобиль выехал со двора. Она покосилась в зеркало заднего вида. Удивилась, Васька, с аппетитом поглощая сосиску, даже не дрогнул. Не повёл единственным драным ухом. Женщине было невдомёк — некрасивый бродяжка отнюдь не был увлечён «завтраком». Вовсе нет. Старый полуслепой кот давно был глух.

Генерал улыбнулся ей. Кивнул. Он ждал её, потому спешил навстречу. За столом сидели Вольнов и Крошеминников. Последний сухо кивнул ей, сделав вид, что изучает одну из страниц лежащей перед ним солидной стопки бумаг. Игорь Вольнов приподнялся. Вышел из-за стола. Отчего-то, быстро застегнув пуговицы лёгкого пиджака, смутился. Слишком поспешно протянул руку для приветствия. Крепко пожал. Опять стушевался и вернулся на место. Заметила, — перед каждым из них на этот раз — ноутбук.

— Присаживайтесь, Саломея! — Пашков отодвинул стул. Проходя к «своему» месту, покосилась на экран монитора хозяина кабинета. Кажется, одни сводки.

Крошеминников, оторвав, наконец, взгляд от страницы, не глядя на неё, воскликнул:

— Саломея! Да вам вполне можно доверить аналитический отдел! — покачал головой. — Не ожидал! — Постучал по стопке указательным пальцем. — Честно!

— Спасибо на добром слове! — улыбнулась в ответ.

За время, что обменялись короткими фразами, внимательно рассмотрела его. Антон Сергеевич не ёрничал. Саломея внезапно ощутила его усталость. Не только физическую. И боль. Боль многолетней разлуки с сыном, с женой, о которых постоянно думал и любил. Она, эта боль, как кость, глубоко застряла внутри, пульсировала, не давая покоя. Мешала всему в его жизни. Что бы ни делал, ничто не помогало! Ни занятия на тренажёрах до изнеможения. Ни короткие романы с женщинами, многие из которых были красавицами, будто сошедшими с обложек глянцевых журналов. А немногие из них, — вкупе ко всему, — обладали покладистым нравом и замечательными хозяйственными навыками, что вполне давало им право претендовать на роль, — тяжело поверить, — его, Антона, будущей жены. Даже любимая рыбалка с коллегами в редкие выходные не переключала. Пробовал пить. Так, для сна, на ночь. Легче не становилось.

Надо держаться. Никто не должен понять, догадаться — каково ему, — крутому следаку по особо важным. Хотя, нет, был в его жизни метод унять эту боль. Один единственный. Универсальный. Одна, как он это называл про себя, — манипуляция, держала на плаву все эти годы. Тоски, одиночества. Одна она, — эта чёртова работа. Участвуя в расследованиях серийных преступлений на протяжении многих лет, именно работа, бросая его в зловонный водоворот — серию очередных жестоких убийств, — она, — на время расслабляла хватку окаменевших цепких пальцев памяти и загнанной глубоко внутрь, боли. Уводила, отвлекала.

Ежедневно сталкиваясь с мерзостью, что разрешал и позволял себе человек, с его извращённым разумом, глядя на дело рук его, Антон не раз убеждался: трудно представить, что природа наделила этого, с позволения сказать, человека, какими-либо чувствами. В такие моменты, будучи на месте преступления, в голову лезли разные мысли. Даже такие, совсем, казалось, несуразные, нелепые. Вот в чём, например, эта самая разница между человеком и животным? Про себя соглашался, — плюсы явно на стороне животного. Ведь всякое животное делает свой выбор, руководствуясь инстинктами, потому не отступает от правил, отведённых ему Богом. Животные, как ни крути, послушны ему. А человек? Человек же, по причине свободы собственной воли, прекрасно осознаёт, что может вмешаться в свод этих самых правил, отведённых Богом. Захочет, — подчинится, нет, — противопоставит себя. Да, у человека есть свобода выбора. И, если он придерживается правил, и, осознаёт ту самую свободу выбора, в нём рождается духовность, устойчивость, равновесие. А значит — Вера, Надежда.

Человек. Животное.

Две машины, которых природа снабдила чувствами. Инстинкт у животного. Преимущество человека над всеми — свобода выбора. И если он, — человек с его свободой выбора, проявленной в поступках, осознанно или нет, — противоречит всем законам и правилам, — следом наступает Пустота. Тёмная, как мрак. Чёрный мрак. Бездонный. Не успеет опомниться, — чёрная бездна, оскалив пасть, нависнет. Вынет душу, затеряет её в бездонном чёрном мраке… Вот он выбор… Кто недавно был человеком… Становится Зверем…

— Аркадий Петрович! Что за срочность? Мы же договорились…

Генерал подошёл ближе, на полированную поверхность легли снимки. Распахнутые глаза молодой девушки лет двадцати смотрят в небо. Отчётливо просматривается тёмное небольшое отверстие во лбу.

— О, Господи! — не сдержалась Саломея.

— Да! Вчера, — кивнул, вздыхая — около часа ночи! — Генерал присел. Коротко взглянув на экран ноутбука, закрыл. Как водится, — в напряжённые моменты, слегка хлопнул пятернёй по столу:

— Жду ваших предложений! — Многозначительным взглядом обвёл лица присутствующих.

— Прошерстили, что называется, — вступил в разговор, доверительно обращаясь к Саломее, теперь уже как к своему коллеге, Крошеминников, — каждую травинку вокруг! — Землю, — повысил неожиданно голос, — почти через сито просеяли! А труп?! — Шея мужчины пошла красными пятнами. — Золотые украшения на месте! Не ограблена! Не изнасилована! Удар по голове, дырка во лбу! Всё! Тупик!

Саломея положила руки на прохладную столешницу, вытянула перед собой и сомкнула пальцы.

— Скажите! Удар! Какой он был силы?

— Не сильный! Жертву вначале оглушили…

— Не изнасиловали. — Тихо произнесла Саломея. — И удар… Убить предполагали, всё же, по-другому! Иначе! Как в тех, предыдущих случаях!

— И что это нам даёт? — недоумённо воскликнул Крошеминников. — Мы топчемся на месте, Саломея!

— Пожалуйста, Антон Сергеевич, читайте более внимательно то, — кивнула на стопку бумаг, своих отчётов, — что там написано! А последний случай лишь яркое подтверждение…

Раздался телефонный звонок. Услышав сообщение, Пашков присвистнул.

— Давно? — Мельком взглянул на Саломею. Она вопросительно подняла брови. Генерал назвал адрес.

— Да, это номер моего дома!

— Саломея! В вашем доме произошёл несчастный случай! — Саломея привстала, напряглась, тревожно взглянула. — Нет-нет! С вашей семьёй, к счастью, всё в порядке! — С собой покончил известный предприниматель! — Пашков произнёс фамилию. — Самоубийство! Выбросился из окна собственной квартиры!