Жак Оффенбах и другие - Леонид Захарович Трауберг

книги. В 1883 году Штраус написал оперетту «Ночь в Венеции» (либретто Целля и Жене). Премьера состоялась не в Вене, а в Берлине. Первые два акта были приняты весьма хорошо. В третьем имеется замечательный вальс «Лагуны»; авторы текста написали стихи, где упоминалось о том, что ночью все кошки серы и отовсюду доносится кошачье «мяу». Неизвестно почему, это не только рассмешило, но и разозлило берлинских зрителей. Большая половина зала хохотала и стала подпевать актерам, восклицая в неподходящих местах «мяу!». Провал оперетты был полным. Штраус пришел в отчаяние. Вслед за этим оперетту показали в Вене, где обиженные за своего «Шани» венцы устроили восторженный прием его новому произведению.

Но если бы дело ограничилось только «Ночью в Венеции»! Удары сыпались с самых неожиданных сторон. Репетируя «Цыганского барона», актеры были твердо уверены в том, что предстоит провал, не стесняясь, говорили об этом Штраусу; только овации на спектакле изменили положение. И, несмотря на это, до конца своих дней Иоганн Штраус писал оперетты. Мог ограничиться вальсами, но даже после его смерти появлялись новые оперетты, сделанные из его бесчисленных произведений другими композиторами. Из них только «Венская кровь», вероятно, не уступает подлинно штраусовским вещам.

Он ушел из жизни, как и Жак Оффенбах, во сне. Актер «Буфф Паризьен» не сомневался, что Жак будет продолжать жизнь «где-то там». Доверимся фантазии: в самом конце века является «туда» маститый венец и первым делом встречает «там» своего парижского конкурента. «Извините, герр Штраус, — покаянно говорит Оффенбах, — что я вас позвал на эту торную дорогу оперы-буфф». «Это вы говорите мне? — удивляется Штраус. — Вы, Орфей?!» «Орфей-то Орфей, — пожимает плечами человек в пенсне (он конечно, не расстался с ним „где-то там“), — пленял музыкой, а закончил как? В клочки растерзали». — «Так и моя „Летучая мышь“, — улыбнулся венец, — звучит-то красиво, а бог знает что такое. Не то птица, не то мелкий грызун… А все-таки, скорее всего, мы с вами останемся».

Остались.

Не только остались. Прихватили с собой немало и других, может быть менее вознесенных, и все-таки достойных доброго упоминания: Оффенбах — Шарля Лекока, Флоримона Эрве, Робера Планкетта, Эдмона Одрана; Иоганн Штраус-сын — Франца Зуппе, Карла Миллекера, Карла Целлера.

Невозможно не восхититься музыкой талантливого автора «Донны Жуаниты» и «Прекрасной Галатеи». И его оперетты не канули в вечность. Успех оперетты Зуппе «Фатиница» был по-настоящему фантастическим, нам стоит вспомнить, что герой ее — русский, для благой цели превращающийся в прелестную девушку и проникающий в гарем. Оперетта «Фатиница» принесла такие доходы композитору, что он, будучи уже не очень молодым, решил поселиться в приобретенном поместье и заняться писанием более достойных уважения опусов. Но либреттисты «Фатиницы» Жене и Целль тут же явились к нему с предложением ознакомиться с их новым либретто на тему из «Декамерона». «Как? — воскликнул возмущенный композитор. — Писать о Флоренции, когда в Вене зима и я никак не могу согреться в этом проклятом особняке?!» Но, очевидно, итальянский колорит прельстил Франческо Эзекиеля Эрменеджильдо кавалера де Зуппе-Демелли. Он с увлечением писал «Боккаччо», надев три теплых халата, толстые чулки и теплые туфли, камин горел ярким огнем — иллюзия солнечной Италии.

Вряд ли забудется когда-либо имя добродушного, высокого ростом композитора с огромной бородой, Карла Миллекера. Оперетты его выдерживают самую строгую критику. Разве можно представить себе историю жанра без упоминания о «Нищем студенте» не только как о произведении, положившем начало многим шедеврам на тему о мезальянсе или «ложных вельможах», но и как об оперетте огромного музыкального достоинства: незабываемый вальс, веселые куплеты студентов, прелестные ансамбли. Не менее значительна по мелодическому богатству оперетта «Гаспарон»: в основе сюжета неоднократно использованная и раньше и позже история человека, одновременно существующего в двух обличьях — добропорядочного гражданина «вне подозрений» и джентльмена «с большой дороги» («Фра-Дьяволо», «Дубровский», «Знак Зорро»). Стоит упомянуть также, что либреттисты и композитор одними из первых обратились к еще не вышедшей на первый план стране за океаном, — «Бедный Джонатан» был толчком к созданию «Принцессы долларов», «Королевы кино», «Герцогини из Чикаго» и многих других оперетт.

Недолог был век, ну, конечно, не век, но первый этап того, что называется «венской опереттой». Какие-нибудь десять-пятнадцать лет. Но, по существу, и эпохе «открытия оперетты» было отпущено не больше времени. Только имеет ли это значение? Порой проходят десятилетия, а поразительного расцвета не найдешь. А вдруг пять-шесть лет — и обогатился замечательными деяниями мир человека, мир искусства. Так было в подлинно звонкие времена Штрауса, Зуппе, Миллекера.

Глава десятая. Гилберт и Салливан

Переместившись с Сены на Дунай, в столицу Австрии, оперетта потеряла по дороге абсурдность и острословие. Унаследованная от аристофановских беспощадных комедий, от народных ярмарочных реприз, от проказливой итальянской комедии, дерзкая ухмылка гистриона уступила место снисходительной, несколько самодовольной усмешке «человека из общества».

Все стало грузнее и малость скучнее.

Иное дело — прыжок через пролив. В столь большой и такой непохожей на Францию стране, как Англия, оперетта приобрела несколько иные формы. Англичан устраивали глумливые пародии Оффенбаха и Эрве, но в понимание пародии они внесли свои поправки. Итальянская буффонада преобразилась в Париже в «blague», по ту сторону Ла-Манша предпочли обращение к другому виду остроумия. Линию его возможно усмотреть в комических сценах Шекспира (чего стоит слуга Ланс в «Двух веронцах»), в сарказмах «Оперы нищего» Гея, в комедиях Шеридана. Между грубыми остротами Фальстафа и изысканными диалогами в салоне леди Тизл огромное расстояние, но имеется и связь. Вряд ли стоит называть тенденцию этого юмора эксцентризмом; слово не английское, элементы эксцентризма встретишь во многих прославленных произведениях («Гаргантюа и Пантагрюэль») и в народных фарсах («Адвокат Пателен»). Но эксцентризм стоит понимать как философию, как особый взгляд на жизнь, на порядки, а вернее, беспорядки в мире.

Как бы там ни было, этот термин — «эксцентризм» — взял на вооружение англо-саксонский, далекий от аристократизма театр. Именно здесь, сперва в Англии, позже за океаном возник и окреп мюзик-холл. Казалось бы, просто театр эстрады, нечто вроде скоморохов, на деле — совсем другое, посложнее. Как разновидность зрелища мюзик-холл (или как его называют в США — «бурлеск») — просто сочетание разнообразных, явно эстрадного типа номеров. Но, во-первых, рядом с чистой эстрадой (куплет, песенка, танец) в мюзик-холл вошло и так называемое «высокое искусство»; в мюзик-холлах выступали Анна Павлова, Сара Бернар, знаменитые певицы. Во-вторых, в мюзик-холле нашел своеобразное пристанище цирк. И цирк, так сказать, спортивный: жонглеры, акробаты, иллюзионисты. И цирк клоунов.

Родившиеся на подмостках театра (Шекспир), персонажи