Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях - Анна Стюарт

здесь умирать в одиночестве – ни еды, ни воды, ни ухода. Ана была уверена, что именно этого капо и заслуживает. Но… Разве Христос не учил прощению? Разве не учил он чад своих подставлять другую щеку и относиться к другим так, как хотели бы, чтобы относились к вам? Это записано в молитве, и Ана предала бы себя, если бы забыла об этом.

– Пошли, Клара.

Склонившись над постелью, она обхватила капо и помогла ей подняться. Клара тяжело оперлась на Ану. Легкие ее разрывались от судорожного дыхания.

– Спасибо, – выдавила из себя она.

– Обычная человечность, – сухо ответила Ана, выводя ее наружу и подводя к колонне.

К счастью, по дороге их повели довольно медленно. Они перешли железную дорогу и подошли к воротам нового сектора вместе с выжившими мужчинами. Ана и Эстер впервые покидали свой маленький сектор Биркенау. Когда-то их привезли сюда, обрили, лишили всего, что у них было. Прошло две весны. Свободой казалась даже возможность выйти на центральную дорогу. Ана была почти рада, что Клара висит на ней, когда они выходили за колючую проволоку.

Они были последними выжившими. Когда Ану привезли, в лагере было более ста тысяч заключенных. Теперь же осталась в лучшем случае двадцатая часть. Людей все еще было много, но, вспоминая огромные очереди за едой, к выгребным ямам – или к газовым камерам, – Ана понимала, что их почти не осталось. Она смотрела на разрушенные постройки – узники разрушали лагерь, чтобы скрыть следы страшного варварства.

– Машины для убийства, – пробормотала она.

Клара посмотрела в ту же сторону.

– Однажды я видела, как туда отправили маленькую девочку, – хрипло сказала она. – Тем летом ее привезли на поезде. Она просто стояла там, – Клара указала на дорогу, – с чемоданом в руке, пока кто-то не вырвал у нее чемодан. У нее были русые косички с бантиками, из-под аккуратно застегнутого пальто выглядывала юбочка в складку. Она была похожа на меня в детстве… Не поверишь, Ана, я тоже когда-то была ребенком…

– Я знаю.

– Я смотрела на нее и думала, а если бы это была я – и такие же, как я? Если бы нас отправили в газовые камеры в таком возрасте? Случилось бы все это? Произошло бы?

Ана с изумлением смотрела на капо.

– Ты жалеешь об этом, Клара?

– Об этом месте? Нет – поздно жалеть. В двадцать лет я совершила ошибку. Тогда я только окончила акушерское училище. Беременная, брошенная, оказавшаяся на задворках в руках женщины, которая помогла избавиться от ребенка.

– Мне жаль.

– Не о чем жалеть. Не будь сентиментальной, Ана. Мои родители заплатили ей кучу денег, и я поняла, что убивать детей куда прибыльнее, чем принимать роды. Не о чем жалеть. Но если бы меня отправили в газовую камеру, как ту девочку, этого никогда не случилось бы.

– Или если бы тебе позволили оставить ребенка…

Клара посмотрела на нее. На какое-то мгновение взгляд ее прояснился, но потом она тряхнула головой, и глаза ее потухли.

– Не говори глупостей. О, смотри-ка, мы добрались до моего смертного одра. Как мило…

Она иронично махнула рукой, указывая на барак, точно такой же, как их блок 24. Но когда они вошли внутрь, Ана с изумлением увидела просторное помещение с выкрашенными белой краской стенами, на которых висели рисунки – детские рисунки цветными мелками: радуги, качели, дети, играющие с собачками. Это было словно видение из давно забытого мира.

– Где мы? – ахнула она.

– В бывшем цыганском лагере, – проворчал охранник. – Здесь был их детский сад. Менгеле сказал, что это подходящее место для беременных баб, вот вас сюда и привели. Спать будете на полу.

– Детский сад?!

У Аны перехватило дыхание. Она и представить не могла, что в Биркенау может быть что-то подобное, но видела все своими глазами.

– Это все цыгане сделали, – ответил охранник. – Они устроили все для своих детей. – Ана ощутила укол зависти, но охранник сально усмехнулся: – Прямо как в семейном лагере – помнишь?

Ана помнила. Вечность назад они надеялись отправить Пиппу в семейный лагерь. Охранник зловеще рассмеялся:

– Впрочем, это никому не помогло. В конце концов, все отправились в газовые камеры. И скатертью дорога, мерзкие воры!

Ана могла бы многое сказать этому нацисту. Он сам и ему подобные украли у людей все – их землю, их свободу, их имущество, саму их жизнь. Но она промолчала. Их единственное оружие – остаться в живых.

– Спасибо, – вежливо ответила она и вошла внутрь. Она уложила Клару на пол и пошла искать Наоми.

Янину и самых слабых ее пациентов разместили в соседнем бараке, но доктор отправила Эстер помогать Ане, и та была страшно благодарна за это. Она стояла рядом с Наоми. Другие женщины столпились вокруг них. Когда охранники, наконец, захлопнули двери, все вздохнули с облегчением и расступились. Ана зачарованно смотрела, как Наоми снимает большое пальто, стягивает просторный джемпер и медленно разворачивает самодельный слинг. Исаак безмятежно спал на груди матери. На его щечке размазалась губная помада – единственный след пережитого приключения.

– Мы сделали это, – с сияющими глазами воскликнула Наоми. – Слава Богу, мы это сделали!

Ана видела, как радовались женщины. Страх их мучителей стал для них моментом счастья. Ана знала: что бы ни произошло позже, этот момент навсегда будет самым драгоценным. Любовь каким-то чудом одержала победу над ненавистью. Им оставалось только ждать и молиться. Когда-нибудь главные ворота распахнутся и они выйдут на радугу.

Глава двадцать девятая. 17 января 1945 года

ЭСТЕР

– Больно! Почему так больно? Мне никогда не было так больно!

В тусклом свете свечного огарка Эстер с тревогой посмотрела на Ану, но с облегчением увидела, что акушерка совершенно спокойна. Женщина, лежавшая перед ними, уже дважды рожала – ее детей отправили в газовую камеру сразу же по прибытии в лагерь. Только беременность помогала ей справиться с горем. Но сейчас, когда момент появления ребенка на свет был уже так близок, женщина не сдержалась. Ана подошла к ней, положила руки ей на плечи и медленно заговорила с этой венгеркой по-немецки – на единственном языке, который знали обе.

– Маргарита, тебе больно, потому что ребенок вот-вот родится. Роды более болезненные, потому что он лежит спинкой, но никаких проблем во время родов быть не должно. Ты понимаешь?

– Ребенок выйдет?

– Конечно. Я об этом позабочусь.

– Живой?

– В Биркенау я не потеряла ни одного.

– Ни одного?

– Ни одного – и не собираюсь открывать счет.

Спокойная уверенность Аны повлияла на роженицу и придала ей сил терпеть схватки, сотрясавшие ее истощенное тело. Эстер ей не завидовала, но прекрасно понимала: как только ребенок родится, ее охватит мучительная тоска по Пиппе. Ее дочь отметила первый день рождения. Знали ли новые «родители» точную дату? Или они просто выбрали удобную германскую дату для удобных германских документов девочки с удобным германским именем?

При мысли, что они присвоили ее драгоценного ребенка, кровь Эстер закипела. Но она напомнила себе, что это, может быть, не их вина. Вряд ли рейх сообщил этим людям, что Пиппа родилась в лагере смерти от еврейской матери. Наверняка история была совсем другой: отец, погибший на русском фронте,