Он сказал / Она сказала - Эрин Келли

– У меня для вас кое-что есть, последний подарок. За все, что вы для меня сделали. Я знаю, вы оба говорили, что не надо, но это правда последний, обещаю. Не ругайтесь, пожалуйста.

Бесс улыбнулась по-детски застенчиво и вручила мне подарок, завернутый в бумагу и перевязанный лентой. Я развернула сверток и обнаружила внутри фотографию в рамке, а на ней…

– Ничего себе!

Фотография была явно сделана в дверях нашей спальни. Когда она успела? Похоже, рано утром, пока мы еще спали. Сквозь бамбуковые жалюзи падал свет, оставляя тигриные полоски на нашей коже. Одеяла сползли, мы были обнажены по пояс. Я лежала на спине, Кит меня обнимал. Его рука прикрывала мою грудь, в кулаке он держал прядь моих волос, совсем как ребенок. Я инстинктивно прикрыла грудь. Кит резко втянул в себя воздух.

– Ну, как вам?

Молчание затянулось, и сияющая улыбка Бесс несколько потускнела.

Мне не хотелось говорить, что меня как будто изнасиловали, я знала, через что она прошла, но я чувствовала себя именно так.

– Она очень… личная, – вымолвила я наконец.

– Я знаю. В постановке такой кадр не снимешь. Я встала в туалет, а дверь была открыта. Свет падал просто идеально… Я не удержалась… Твой фотоаппарат как раз лежал рядом, Кит.

Кит поджал губы. Его больше разозлило то, что она взяла без спроса его драгоценную камеру, чем то, что его засняли в таком виде.

Бесс, ничего не заметив, продолжила:

– И я вспомнила о той фотографии, что сделала ваша подруга. Вы не знали о том, что вас снимают. А сегодня я сбегала в одно место, там их за час напечатали, – ее голос слабел с каждой фразой. – Я снимала с выдержкой, а объектив… Вам не нравится! – прошептала она.

Посмотрев на наши лица, она неправильно поняла молчание.

– Я куплю новую пленку. Там такой не было. Я не ожидала, что ты заметишь, что ее нет, Кит.

– Все хорошо, – сказала я, однако молчание Кита было красноречивее всяких слов.

Бесс стукнула себя по лбу.

– Я была уверена, что вам понравится, когда вы ее увидите!

– Она мне нравится. – Я поймала ее за руку, потому что Бесс собиралась стукнуть себя по лбу снова. Я и забыла, какая у нее шелковистая кожа. – Просто все неожиданно…

Она высвободила руку.

– Я иногда перегибаю… Неправильно оценила обстановку. Простите.

И ушла.

Мы с Китом подождали, пока хлопнет входная дверь, не зная, смеяться или сердиться. Кит держал фотографию на вытянутой руке.

– Как ей могло в голову прийти, что мы нормально такое воспримем?

– Наверное, после того, что с ней случилось, у нее теперь проблемы с личными границами.

Мы не знали, всегда ли Бесс шла напролом или у нее атрофировалась чувствительность после нападения. Возможно, это последствия травмы. Кто мы такие, чтобы судить?

– А если бы я вообще голый лежал?

Я встала с ним рядом. Оценить фотографию без выжидающего взгляда Бесс оказалось легче.

– Мы красивые. Если отбросить обстоятельства, то снимок прекрасный. Я даже не знала, что во сне ты держишь меня за волосы.

– Я тоже, – растаял наконец Кит. Он провел рукой по моим волосам, убранным в хвост.

– Будем вспоминать, когда состаримся, какими мы были. Понятно, что на комод ее не поставишь, но я бы ее сохранила.

Мы спрятали фотографию в ящик моей прикроватной тумбочки. Когда мы ударились в бега, она затерялась.

Сейчас я понимаю, что Кит был прав. Мне стоило проявить твердость, когда Бесс впервые поджидала меня после работы. Не надо было пускать ее в нашу жизнь. Как выражались раньше, я задала отношениям неверный тон.

Ночью я не могла уснуть и успокоилась, только натянув на себя ночную рубашку. Мне снился кошмар – темная фигура в дверях спальни, которая за нами наблюдает. Тогда я не понимала, что истоки этого беспокойства коренятся не в том, что Бесс нарушила наши интимные границы. Так появились первые признаки большего, пугающего, глубокого. Того, что не выбросишь в урну и не спрячешь в ящик. Того, что я пока не осмеливалась назвать.

ЛОРА

20 марта 2015-го

Первая фаза начнется в 8.20. По радио вещают, что «столица погрузится во тьму». Я смогу посмотреть частичное затмение, его в Лондоне будет видно, но смотреть из окна – совсем не то.

Заплетаю волосы в тонкую косичку до пояса, затем заматываю ее в пучок. Теперь я всегда прячу волосы, когда выхожу из дома, как те женщины, которым религия не позволяет показываться на улице без головного убора. Только мой муж видит их распущенными. Конечно, можно было бы их обрезать или больше не красить, но Бесс и так вынула из меня всю душу. Не позволю забрать и это.

Выхожу прогуляться, чтобы почувствовать атмосферу. В Грин-Лейнс все как обычно – гудят легковушки, разгружаются грузовики. Бильярдная закрыта, еще рано. Я больше не хожу туда – слишком вырос живот. Нельзя же все время бить из-за спины. Единственный вестник грядущего затмения находится не в небе, а в канаве. Там валяется газета с заголовком: «Ученые предупреждают: селфи на фоне затмения может ослепить». На небе никаких драматичных красок, сверху льется сиреневый свет. Если бы я не знала о затмении, то сочла бы, что это признак надвигающейся грозы, если бы вообще заметила. Только в парке Даккеттс-Коммон собралась кучка людей с очками в руках. Стою, скрестив руки на животе. Ни в какую «тьму» столица не погружается, даже сумерками не назовешь. Дети в колясках разделяют мое равнодушие – они сладко спят.

Вернувшись домой, обнаруживаю у порога пакет с логотипом «Кофе/Кость». Внутри записка. Джуно и Пайпер приходили с Маком, чтобы принести мне диетический завтрак. Жаль, что мы не встретились, я соскучилась. Кофе еще теплый. Бульон выливаю в раковину, а соки ставлю в холодильник. Надо бы поработать, но я понимаю, что сегодня вряд ли на что-то способна. Бесконечно проверяю телефон, нет ли новостей от Кита, стараюсь держать себя в руках, хотя, конечно, переживаю. Он сто раз говорил, что этим утром, скорее всего, будет вне зоны доступа. Листаю сообщения. Задерживаюсь на его фотографии – смотрю на свежевыбритое лицо.

Включаю телевизор. Оказывается, на Шпицбергене погода была прекрасная, не то что в Торсхавне. Мне жаль Кита, но вместе с этим я страшно злюсь – выходит, все было напрасно. Столько потрачено денег и времени – чтобы съездить на худшее затмение из всех.

Звонит телефон.

– Ни черта не было видно! – ругается отец.

– А говорят, на север следовало ехать.

– Чуть-чуть потемнело, и все. Как дела у Кита?

Вдруг понимаю, что мы с ним так и не разговаривали после того, как поссорились. Что, если это был наш последний разговор? У меня перехватывает дыхание. Хочу рассказать, какой Кит придурок – выдал Бесс, где находится, но не могу, потому что сама виновата.