Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

имеют никакого отношения, облегченно вздохнул, еще и еще раз мысленно одобряя свои действия. В самом деле, чего ему бояться? С землей он никак не связан — вовремя избавился. Хозяйство? Только и того, что корова, пара подсвинков да кони. И опять же, на стройке работал. Как ни верти — социализму подсоблял.

Так думал Петро, ускоряя шаг. Теперь он даже с некоторым злорадством воспринимал ошеломившую его весть. Старая обида на шуряка не улеглась. Обжульничал Михайло Степаниду, не поделился наследством, уперся: «Не дам, все мое». Вот и отлились кошке мышкины слезы. Нет, никогда не забудет Петро той ночи, когда Михайло ткнул ему кулаком в нос да палил вслед из ружья. Не простит. Поскаредничал, а теперь пусть пеняет на себя.

Из переулка прямо на Петра выкатился Кондрат Юдин.

— Скоки лет, скоки зим! — радушно воскликнул он. — Вот с кем не мечтал стренуться. В отгуле али как? — И не ожидая ответа продолжал: — Меня тоже, брат, стихия захлестнула, в пролетарьят вынесла. Попервах мало не встрял в депо. Дюже зазывали, сулили златы горы: уголь по какой-то книжке, дармовой билет, чтоб, значит, по всех усюдах раскатывать. К тому же еще и старухе, как иждивенке, то же самое будто причитается.

— Транспортникам жить можно, — согласился Петро. — Льгот разных до беса.

Кондрат глянул на Петра важно, с достоинством, глубокомысленно подергал редкую бороденку, продолжал;

— Меня не так просто провести. А ставку, пытаю, какую положите? Одказуют: что заробишь — то твое. Три сотенных выгонишь — бери три. Пять сотенных — твои. Десять сотен — опять же, пользуйся. Чуешь? Тыща рублев!.. Послухал я их, послухал и кажу: нет, не подходит. Дюже мягко стелите, кабы не было твердо спать. Мне что главное? Поклади зарплату. Уголь я и на путях насобираю — он скоки его с пульманов да платформ сыпется. А раскатывать по ихнему билету — мне без надобности. Слава богу, всю жизнь крутоярскую землю топчу и ничего, не лысый. Такая, брат, стихия приключилась.

— Что-то я тебя не разумею, — отозвался Петро. — На сдельщине можно хорошо заработать. Я лишь сдельщину признаю.

— А, — отмахнулся Кондрат. — Тая сдельщина — журавль в небе.

— Не согласился?

— Не. В той же день махнул на кирпичный завод. А там кажуть: имеется должность на пятьдесят рублев в месяц. Нанялся.

— Что ж ты выгадал? — усмехнулся Петро.

— Глянешь, вроде и синицы, да в руках — без обману. Пришла пора — вынь да отдай.

Кондрат, по-видимому, был очень доволен тем, как устроился. И даже скептическая усмешка Петра не испортила его хорошего настроения.

— Не-е, что ни кажи — дурака Кондратом не назовут, — говорил он. — Теперь меня голой рукой не взять. Минулося. Пролетарьят таго не допустит.

Они шли бок о бок. Кондрат бойко семенил, не отставая от Петра, пыхтел «козьей ножкой».

— То ж прибегла баба, Мишку, каже, Тимофей потрошит, — снова заговорил он. — Я и подался со двора. Интересно, что оно, то раскулачивание, обозначает. — И повернулся к Петру: — Тоже на спектаклю торопишься?

— А что? — насторожился Петро. — Чего же не поглазеть?

— Верно. Должна быть повчальной эта суета сует. Прикинь сам. Наживал Михайло, Авдеево богатство множил... Чул я, и со Степанидой не по-родственному обошелся — отцово самолично к рукам прибрал. А теперь как же? Кобелю под хвост?

— Поглядим, — сдержанно отозвался Петро.

Возле пыжовского подворья собрались любопытные. Стояли в некотором отдалении, судачили, качали головами, ждали. У ворот дежурили милиционер и деповский рабочий. Здесь же сновали вездесущие мальчишки. Некоторые из них взобрались на деревья, чтоб высмотреть, что делается за высоким забором.

Петро и Кондрат подошли как раз вовремя. Собравшиеся обступили Игната Шеховцова, закидали его вопросами:

— Ну, что там?

— Как?.

— Погодите, — отмахнулся Игнат. Но видя, что так просто его не отпустят, начал рассказывать: — Как ступили на подворье, Михайло сразу почуял что-то не так. Выбежал с ружьем и на Тимофея. А тот даже револьвера не вытащил. Только глянул, будто огнем опалил. Взвыл Михайло, ну что тебе цепной кобелина, да и хватил тем ружьем о жернов, который подле крыльца лежит.

— И-и, ото злюшший! — вскрикнула Пелагея Колесова. Забеспокоилась: — Страсти господни! До крови не дойдет?

— А тебе-то что? — не выдержал Петро. — Стой да жди готового.

— Так Харлашку Тимофей прихватил с собой.

— Чуешь же, не устоял Михайло супротив Тимофея, — раздались голоса.

— Как устоишь, если там и наших партейных, и деповских целый взвод. Да еще с гепеу понаехало.

Кондрат вертел головой, вслушиваясь в эти разговоры, время от времени восклицая:

— Эк его, сердешнога!

— Жалей, жалей, — сурово сказал Афоня. Он никому не говорил о своих подозрениях, но все больше и больше склонялся к мысли, что тем ночным гостем, который провалил вилами окно, был Михайло.

Когда Афоня выбежал с топором, как был — в белье и босой, — в снежной замяти промелькнула черная тень всадника и сразу же исчезла.

Потом уже милиция по вилам думала найти преступника, да оказалось, не так он прост, чтобы оставлять после себя следы. Тройчата-то были Афонины. Неделю он их искал, ломая голову над тем, где б они могли запропаститься. И вот — нашлись...

— Жалей, — повторил Афоня. — Може, слезу пустишь?

— А ты мне что за указчик? — окрысился Кондрат. — Зараз я тебе указчик, как ты мелкая буржуазная стихия, а я есть рабочий класс.

— Без году неделя, — откликнулась Пелагея.

Мужики засмеялись.

Кондрат презрительно сплюнул. Хотел было дать достойный ответ, но к нему угрожающе шагнул Афоня — большой, нескладный.

— Это у меня буржуазная стихия? — еще ближе подступил к Кондрату. — Где она?

— Внутрях сидит, — на всякий случай отступая, говорил Кондрат. — Читай газетки. Там все доподлинно прописано. Ты навроде и не замечаешь ничего, а она, эта самая стихия, сидит в тебе и точит, точит, как тот червяк в яблоке.

В таких спорах Афоня не был силен. Растерянно глянул на мужиков.

— Какой же я буржуй?

На выручку ему пришел Игнат.

— Плюнь да разотри, как ты есть сознательный колхозник. А мелкую буржуазную стихию вон обложили, — указал он на пыжовский дом. — Со всем выводком в обклад взяли.

— Не