Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

повел из сельсовета отряд на подворье Михайла. Потом его видели у Милашина, на хуторах. Он устал, но старался не показывать этого.

С Еленой Тимофей вел себя так, будто не замечал перемен, происшедших в ней. Поэтому и в этот раз, встретив настороженно-вопросительный взгляд жены, постарался как можно беспечнее ответить на ее немой вопрос.

— Скрутили в один день всех: и своих, и хуторян. Вывезли на станцию, отправили.

Елена испуганно повела на него глазами.

— Не забудут они тебе этого.

— Тем хуже для них, — отшутился Тимофей.

Стараясь лишний раз не волновать Елену, он умолчал о том, как встретил его Михайло, какими ненавидящими глазами смотрел на него Милашин. Какой нужно было налиться злобой, чтобы отрубить своим коровам хвосты! А ведь Марьенко не остановился и перед этим!

— Не целоваться же с ними! — продолжал Тимофей. И вдруг посуровел: — Тут уж сила на силу: кто кому раньше шею свернет.

Елена слушала его, легонько кивала. Она понимала это не хуже Тимофея. А он уверенно говорил:

— Теперь быстрее пойдем. Есть чем отсеяться. В инвентаре не будет недостатка. Трактор на поля пустим... Во какая ширь колхозам открывается. И брешут все они, что грабим. Брешут! Свое забираем!

Елена радовалась, что все обошлось благополучно. Однако чувство тревоги не покидало ее. Она все время ожидала какой-то беды, но не знала, откуда, с какой стороны ее ждать.

— Будь осторожен, — просила Тимофея.

— Об этом не волнуйся, — успокаивал он. — Теперь намного тише станет.

Он и сам не особенно верил в это. Ведь некоторых раскулачили без высылки.

— Да, — перевел Тимофей разговор на другое. — У нас же новый секретарь ячейки. Двадцатипятитысячник. Из шахтеров сам. Вроде ничего парень. Зубастый. Только какой-то силикоз его душит.

— Это у них бывает, если долго на песчаниках работают, — объяснила Елена. — Профессиональная болезнь. Воздух ему нужен свежий.

— Чего-чего, а свежего воздуха нам не занимать, — пошутил Тимофей. И склонился над ней, откинул со лба прядь волос, поцеловал, заглянул в глаза: — Выписываться скоро будем?

Она улыбнулась одними уголками рта — виновато, болезненно.

— Горит... В груди жжет.

 — На поправку пошло, — подбодрил он ее, прощаясь. — Теперь заживет. Ну, веселей гляди...

И Елена снова осталась наедине с бесконечной зимней ночью, со своей болью, с неспокойными своими мыслями. В ломкой и чуткой больничной тишине слышались глухие стоны, сонное бормотанье, вскрики, осторожные, шаркающие шаги, сдавленные, тревожные голоса.

За стеной все еще умирал человек. Умирал долго, трудно.

24

В ту зиму, может быть, с месяц держался небольшой морозец, К концу января откуда-то из-за далеких теплых морей приплыли густые туманы, сочащиеся парной моросью. Снег подался сразу осел, потемнел, подошел водой. По склонам яра, перегоняя друг друга, побежали шумливые ручьи. На взгорках зачернела земля, обнажаясь нехотя, стыдливо, будто зная, что не ко времени.

Потом примчались ветры — упругие, шальные, пахнущие весной, и сорвали с нее последние одежды. Они разгуливали по округе с какой-то бесшабашной удалью: улетали и возвращались вновь — порывистые, стремительные, нетерпеливые. Они все перепутали и вместо снеговых туч принесли грозовые облака.

Такого и старожилы не помнили — гроза в феврале! Она грянула ночью, пробудив людей ото сна. Раскатистые громовые удары сотрясали воздух. По небу метались молнии. Лил дождь.

— Не к добру, — глубокомысленно качали головами старики. — Ой, не к добру.

— Гром на голое дерево — последнее дело. К неурожаю.

— Знамение божье, — крестились богомолки. — Господь гневается.

А гроза отшумела так же внезапно, как и началась. И только ветры

по-прежнему торопили весну — свежие ветры, гудящие над страной.

Колхоз готовился к первой весенней страде. На бывшем пыжовском подворье, где размещалась колхозная усадьба, с утра до ночи толкались мужики. Одни готовили семена, другие ладили упряжь, третьи присматривали за скотиной. Здесь же работала бригада слесарей прибывшая из паровозного депо. Они ремонтировали инвентарь. В две смены работала кузница, оборудованная на подворье Маркела. Там же спешно сооружали новый свинарник. Тимофей с ног сбился, стараясь поспеть всюду.

Чаще всего он задерживался возле «фордзона», конфискованного у Милашина, внимательно приглядывался к работе Семена Акольцева, занятого подтяжкой подшипников.

— Ты уж не подведи, — говорил Тимофей озабоченно.

— Как миленький будет работать, — обещал Семен, ловко орудуя гаечными ключами.

Подле трактора Тимофей неизменно встречал своего племянника Егорку, перепачканного машинным маслом, сияющего. Он подавал трактористу инструмент, мыл в керосине детали, выполнял мелкие поручения. Егорке уже полных пятнадцать лет стукнуло, а по виду ему и больше можно дать: высокий, ширококостный — ив нем пыжовская кровь верх взяла. Окончил Егорка четыре класса. В летние месяцы был подпаском — помогал матери. Ведь без средств на жизнь остались, когда их Авдей вытурил из дома. Сейчас Антонида возле колхозных свиней управляется. А Егорка машинами увлекся. Пристрастие у него к механике.

— Дотошный парень, — говорил о нем Семен. — С понятием. Непременно трактористом сделаю.

И Егорка старался изо всех сил.

— Присматривайся, — в свою очередь подбадривал его Тимофей. — Привыкай. Глядишь, на курсы пошлем...

На трактор Тимофей возлагал большие надежды. Наконец-то можно будет по-настоящему возделать землю: взрыхлить как следует, глубже сорняки подрезать, лишний раз прокультивировать. И сроки работ значительно сократятся.

Много дел у Тимофея — хоть разорвись. Потому и обрадовался, когда появился новый секретарь партячейки Изот Холодов.

Ему не терпелось побыстрее ввести Холодова в круг хозяйственных интересов колхоза.

Как-то Тимофей снова объезжал поля — знакомил Холодова с угодьями, а заодно присматривался к озимым: можно ли будет хоть что-нибудь собрать с них. Приподнимаясь на стременах, он шумно вдыхал ароматы талого чернозема и, обращаясь к своему спутнику, взволнованно говорил:

— Слышишь, как пахнет? Слышишь?!

Изот неопределенно пожимал плечами.

— А вот когда спеет земля, — продолжал Тимофей, — ну, просто дух забивает.

— Не понимаю я в этих запахах, — признался Изот. — Вот в нутряном духе земли — разбираюсь. Имею понятие, где колчеданом, где сырым песчаником, а где гремучим газком попахивает.

Он неуверенно чувствовал себя на коне, сидел скособочившись, зажав повод и вцепившись в переднюю луку седла. Это не ускользнуло от наметанного взгляда Тимофея, еще когда отъезжали от конюшни. Он отвернулся, чтобы Изот не увидел промелькнувшую на его лице улыбку. И уже потом, в степи, не то спрашивая, не то утверждая, сказал: