Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки - Юрий Колесников

Естественно, мы будем приветствовать в любое время Ваши сообщения и оценки положения.

Наша просьба разузнать, когда возвращается сюда советский посол Мерекалов, имеет для нас значение только в свете будущих перемещений в Москве.

Примите мои наилучшие пожелания и искренние приветствия.

Хайль Гитлер! С совершенным почтением,

Ваш Вейцзекер.

P.S. Должен добавить к сказанному выше, что с одобрения фюрера состоится весьма ограниченный обмен мнениями с русскими на совещании, которое у меня сегодня будет с советским поверенным в делах. Вы, конечно, будете официально информированы о нём. Не стану поэтому вдаваться сейчас в подробности».

Далее следует Меморандум Министерства иностранных дел Германии, представляющий собой одно из предложений, направленных Риббентропом Гитлеру.

(На полях пометка: «Не вмешиваться ни при каких обстоятельствах во внутренние дела друг друга».) «Если это условие будет принято – а на это имеются определенные указания, – я могу себе представить, что подобного рода разговор мог бы привести к полезным результатам в направлении постепенной нормализации германо-советских отношений». (Снова той же рукой пометка на полях: «Украина».)

Пометки на полях, по всей вероятности, принадлежат Риббентропу, сделаны им во время обсуждения Меморандума с Гитлером в результате высказанных им замечаний.

Что касается замечания «не вмешиваться ни при каких обстоятельствах во внутренние дела друг друга», то это вызвано желанием Гитлера действительно не столько не мешать, сколько дать возможность Советскому Союзу продолжать эту политическую линию, вызывавшую крайне отрицательную реакцию правительств и общественного мнения целого ряда стран. Касательно второй пометки на полях следует иметь в виду, что Украина в самом деле не давала покоя германскому фюреру и его приближённым. Этот край никогда не выходил у них из намеченных ходов «с определённым итогом».

Сведения оказались достоверными.

«Берлин, 30 мая 1939 года.

Совершенно секретно!

Сегодня утром по моей просьбе меня посетил советский поверенный в делах. Я указал тему нашего разговора – просьба Советской России о продлении аккредитации её торгового представительства в Праге как отделения берлинского торгового представительства. В моих последующих замечаниях, которые поверенный время от времени прерывал возражениями, я строго придерживался данных мне указаний.

После нескольких замечаний поверенного в делах, совпадающих с нашим мнением, я сказал ему, что лично считаю верной позицию Германии по отношению к Советской России, которая выглядит следующим образом.

Германия не смотрит узко на вещи, но при этом она не готова всё принимать. В наборе нашего политического товара отсутствует один, а именно: особая привязанность к коммунизму. Мы сразу стали вести дела с коммунистами и будем продолжать вести их; более того, мы также не рассчитываем на особую симпатию Москвы к национал-социализму.

При этих словах поверенный в делах прервал меня и начал объяснять, каким образом русские отношения с Италией и особенно с Турцией, а также с другими странами стали нормальными и даже хорошими, несмотря на то что эти страны не испытывают никакой симпатии к коммунизму. Он сделал особый упор на возможности внутренней политики и, с другой стороны, ориентации внешней политики.

Я продолжал, что в ассортименте нашего политического товара существует неплохой набор и для России, начиная с нормализации наших отношений. Однако я не желал бы входить во все эти подробности. Я думаю, Германия доказала, что ей удалось справиться с коммунизмом у себя дома; также не испытывает она никаких страхов во внешней политике. Не знаю, есть ли ещё возможности для постепенной нормализации отношений между Советской Россией и Германией теперь, когда Москва, может быть, уже поддалась соблазнам Лондона. Однако раз уж поверенный в делах и посол так откровенно высказывались в Министерстве иностранных дел, я бы желал избежать упрека, что мы с нашей стороны отступили от своей позиции или утаивали её. Мы у Москвы ничего не просим, нам от Москвы ничего не надо, но мы также не хотели бы, чтобы позже Москва сказала, что это именно мы воздвигли между нами непроницаемую стену безмолвия…»

В тот же день, т. е. 30 мая, тот же статс-секретарь МИДа Германии Вейцзекер отправляет послу Германии в Советском Союзе телеграмму:

«№ 101

Очень срочно! Господину послу лично.

В противоположность ранее запланированной политике мы решили сейчас вступить в окончательные переговоры с Советским Союзом. В соответствии с этим в отсутствие советского посла я попросил поверенного в делах Астахова встретиться со мной сегодня. Советская просьба о дальнейшем сохранении их торгового представительства в Праге как отделения торгового представительства в Берлине послужила отправным пунктом для нашего разговора.

В этой связи я напомнил поверенному в делах о некоторых разговорах, которые он сам вёл в Министерстве иностранных дел, и особенно о заявлениях, сделанных мне советским послом примерно в середине апреля сего года относительно возможности нормализации и даже дальнейшего улучшения советско-германских политических отношений, и в этой связи я также сослался на более умеренный тон политических заявлений обеих сторон в течение последних нескольких месяцев.

Вейцзекер».

Под предлогом переговоров о продлении аккредитации советского торгпредства в Праге немцы всё чаще и прозрачнее отмечали готовность урегулировать отношения Германии с СССР. Но за этим стояла и другая, далеко идущая цель, которую преследовали в Берлине. Понимали ли это в Москве? Во всяком случае, осторожничали. Дипломаты проводили в жизнь новую линию своего правительства. Свидетельствует нижеследующий документ:

«Докладная записка

Министерства иностранных дел

Берлин, 15 июня 1939 г.

Советник болгарского посольства господин Драганов пришёл ко мне сегодня и сообщил конфиденциально, что советский поверенный в делах, с которым у него нет близких отношений, без всякой видимой причины просидел два часа. Длинная беседа, из которой нельзя было точно выяснить, отражала она личные взгляды господина Астахова или же мнение советского правительства, была приблизительно следующего содержания.

Советский Союз испытывает сомнения при рассмотрении современного международного положения. Он колеблется между тремя возможностями, а именно: заключением пакта с Англией, дальнейшим оттягиванием переговоров и пактом сближения с Германией. Эта последняя возможность, на которую идеологические соображения не должны будут оказывать влияния, наиболее близка к тому, чего желает Советский Союз. Кроме того, были другие пункты, например, что Советский Союз не признает за Румынией права владеть Бессарабией. Однако препятствием является опасение нападения Германии либо через прибалтийские страны, либо через Румынию. В этой связи поверенный в делах также сослался на «Майн кампф». Если бы Германия заявила, что она не нападёт на Советский Союз или что она заключит с ним пакт о ненападении, то Советский Союз, может быть, воздержался бы от заключения соглашения с Англией. Но Советский Союз не знает, что в действительности хочет Германия. Ряд обстоятельств также говорит за вторую возможность, а именно, за продолжение переговоров о соглашении с Англией в замедленном темпе. В этом случае у Советского Союза по-прежнему руки не были бы связаны при любом конфликте, который мог бы вспыхнуть…