Дарители. Книга 3. Игра мудрецов - Екатерина Соболь

Генри почувствовал, как сердце у него провалилось в живот. Он выскочил в коридор и распахнул дверь спальни, где ночевала Лотта. Пусто. В одной из дальних комнат что-то стучало, и Генри бросился туда.

Это оказалось что-то вроде большой, скупо обставленной столовой. Отец сидел за столом и резал рыбу тонкими, полупрозрачными кусками.

– Где они? Что ты сделал? – крикнул Генри.

– Убил их и зарыл в саду, – рассеянно ответил отец. – Ты не знал, что в сказках злодеям положено украшать жилище свежими трупами?

Генри сел на пол, хватая ртом воздух. Как он мог их сюда привести? Отец еще пару секунд смотрел на него, а потом расхохотался.

– Ох, Генри. Вот зачем нужны дети: приятно видеть свежесть чувств, на которую сам давно не способен. Эдвард в моей библиотеке – у него какая-то великая идея на тему того, как вам победить чудовище. Лотта на улице, общается со своими пернатыми друзьями. Пока ты спал как сурок, мы все давно позавтракали.

Генри поднялся и сел за стол, чувствуя себя глупее некуда.

– Они уже и про чудовище тебе рассказали? – мрачно спросил он.

Завтрак был такой же, как всегда у них дома: горячая вода с лимонником, сухари и копченая рыба – очевидно, тот самый лосось, которого Эдвард вчера нашел в тайнике. Генри налил себе воды из котелка и зажмурился от наслаждения. Никакой чай не мог заменить ему того, что он всю жизнь пил каждое утро. Генри положил на сухарь сразу три ломтя рыбы и начал жевать, роняя крошки. Краем глаза он заметил, что на стол выставлены салфетки, вилки и тонкие блюдца – все, чего отродясь не было у них дома.

– Почему ты не учил меня всему этому? – хмуро спросил он с набитым ртом. – Ты же был королем, умеешь красиво есть и все такое.

– Я хотел, чтобы ты вырос охотником, готовым к опасностям, – пожал плечами отец. – Зачем для этого уметь пользоваться салфеткой? Из своего богатого жизненного опыта я понял, что гораздо вкуснее есть так, как ты сейчас. С этим Генри не мог не согласиться. Он жадно ел, пока не прикончил все, что перед ним лежало, а потом залпом выпил воду и поднялся.

– Говори, что ты попросишь в обмен на меч.

– Ничего.

Генри фыркнул и пошел к выходу. Он не собирался покупаться на такие обещания.

– Последние дни были худшими за все триста сорок лет моей жизни, – сказал отец ему в спину. – Знаешь почему?

Голос у него был какой-то странный, и Генри остановился.

– Я тут понял, что так долго тянул с захватом престола, потому что мечты о будущем и предвкушение победы нравились мне больше, чем скучная реальность. А теперь благодаря тебе мне и мечтать-то не о чем. Короля уже не свергнуть. Каким бы жалким, нерешительным слабаком он ни был, он у всех на глазах надел великую корону – и кто после такого пойдет за злобным стариком Освальдом? Уж проиграл так проиграл.

Генри медленно повернулся, краем глаза невольно косясь на измазанный рыбой нож. Если отец решит пустить его в ход, ему и вставать не придется – он всегда отлично метал ножи. Отец проследил за его взглядом и отодвинул нож дальше.

– Я не на тебя злюсь, олух, – устало проговорил он. – Я сам во всем виноват. И вот уже три дня сижу здесь, уничтожаю свои запасы крепкой анисовой настойки и думаю, где я просчитался. Моя подруга меня бросила, сын боится, даже в видениях ничего интересного не показывают. И все вдруг как-то надоело. – Он перевел дыхание, глядя в стену. – Извини, что в Доме всех вещей заставил тебя использовать дар. Но просто… Я так долго ждал этого момента. Огонь – могучее оружие, и Сивард не смог с ним совладать, но он был совсем другим. Мне казалось, что ты, с твоей силой и храбростью, способен превратить этот дар во что-то бесконечно могущественное. Меня завораживает власть, Генри. Я видел людей, которых отравляет страсть к выпивке, деньгам, безделью, женщинам, играм и прочему, а я люблю держать в руках чужие жизни. – Отец с силой потер лицо и посмотрел прямо на Генри. – Но от вредных привычек рано или поздно приходится избавляться. Я был в отчаянии, пока ты не пришел. Не знал, что делать. А вчера понял: нужно меняться, когда мир вокруг меняется.

– Не заговаривай мне зубы, – пробормотал Генри.

Он видел своего отца злым, уставшим, разочарованным, – но никогда не видел его несчастным. А отец тем временем встал, подошел к буфету, достал оттуда что-то длинное, завернутое в ткань, положил на стол и развернул.

– Это же меч Тиса, – выдохнул Генри.

– Да. Если хочешь, забирай. – Отец шагнул в сторону, и Генри, настороженно подойдя к столу, провел рукой по серебристым ножнам.

Он сразу узнал это головокружительное, ни с чем не сравнимое ощущение: как будто сам воздух вокруг меча плотный, наполненный волшебством. Меч, способный убить кого угодно. Меч, которым отец убил Тиса и Сиварда. Интересно, если прямо сейчас вогнать этот меч ему в грудь, он умрет, несмотря на свое бессмертие?

– Да, – сказал отец, будто услышав его мысли, но не сделал ни шагу назад.

– Ты ведь делаешь только то, что тебе выгодно, – пробормотал Генри, не убирая руку от металла. – Зачем тебе отдавать мне меч?

– Когда-то все верили, что людей связывают невидимые золотые нити, – уронил отец, глядя на меч. – И сильнее всего эти нити связывают нас с семьей. Ты сейчас очарован красотой дворца, общением с королем, всем этим блеском, но это не твоя жизнь, Генри. Приличия, правила, глупая болтовня и бездействие. Ты свободный и сильный, и тебе скоро там надоест. Я просто хочу, чтобы мы могли иногда проводить время, как раньше. Охотиться, рыбачить. Помнишь наш дом в горах? Там сейчас весна. Вода течет с гор и прокладывает себе дороги через снег, помнишь?

Генри опустил голову. Оглушительный весенний шум, с которым спускается с вершин талая вода, будто был частью его, он помнил его не просто головой – всем телом.

– Там наш дом, Генри, – тихо сказал отец, подходя ближе. – И я даже вспомнить не могу, где еще был так счастлив. Ты можешь сам выбирать, что делать со своей жизнью, и я не буду тебе мешать. Совершай подвиги, побеждай чудовищ, ищи друзей, но давай не будем навсегда прощаться. Пожалуйста. И прости за все неприятности, в которые ты из-за меня попадал. Я хотел сделать тебя сильнее – и разве у меня не получилось?

Генри казалось, что сердце у него грохочет прямо в горле. Это была самая длинная и самая искренняя речь, какую он только слышал от отца, и грустно обвисшие между ними золотые нити, в которые верили предки, натянулись снова. Генри помнил про убитых Тиса и Сиварда, про огненных тварей и сожженные дома, но все это будто отодвинулось. Сейчас его отец был его отцом.

– Расскажи про мою мать, – попросил Генри.

Лицо отца сразу помрачнело.

– Не спрашивай, Генри.

– Раз твоя подруга Джоанна смогла лишить Агату голоса, она вполне могла лишить меня воспоминаний, да? – выпалил Генри. – Ты хотел, чтобы я забыл что-то плохое.

Это пришло ему в голову вчера вечером, и сейчас по лицу отца он понял, что угадал.