Дарители. Книга 3. Игра мудрецов - Екатерина Соболь

– Некоторым тайнам лучше оставаться тайнами, поверь мне, – сказал отец так безрадостно, что Генри отвел взгляд. – Они причиняют только боль.

То же сказала и Секретница, и Генри вдруг испугался того, что может узнать, – но любопытство по-прежнему жгло его, как раскаленное железо. Отец не может знать про цветок памяти, который хранит чудовище. Надо во что бы то ни стало достать цветок и выяснить, на что была похожа их жизнь до Хейверхилла.

– Дома ты коптишь рыбу как-то не так, – медленно проговорил он.

– Тут сделал с розмарином. Эта трава под Хейверхиллом не растет.

Отец нерешительно, будто не знал, что делать с руками, раскинул их в стороны, и Генри показалось, что солнце засияло ярче, когда он шагнул к отцу и тот его обнял. Ему было стыдно чувствовать себя таким счастливым после всего, что сделал отец, но… «Золотые нити», – подумал Генри, уткнувшись лбом отцу в плечо.

– Ты знаешь, как победить Зверя? – спросил Генри, и отец покачал головой.

– За те годы, что я прожил до потери Сердца, лютых тварей в королевстве не было – они появляются не так уж часто. Знаю только, что они злобные и кровожадные, рождаются в отдаленных углах королевства и собирают груды сокровищ.

– Зачем?

– Просто любят отнимать то, что нравится людям. – Отец сжал его плечо и отстранился. – А теперь я уберу со стола и подумаю, как тебе помочь. Мы с тобой в два счета избавимся от этого зверя, вот увидишь. Осмотри пока дом, сад, что хочешь.

– Ты мне разве не скажешь: «Только не ходи в комнату за зеленой дверью», или вроде того? – спросил Генри, внезапно вспомнив какую-то сказку.

Отец фыркнул.

– Худший способ что-то скрыть – это сказать: «Только не ходи туда». Смотри что хочешь. Все, что тебе не надо видеть, ты и так не найдешь.

Меч Генри оставил на столе – не расхаживать же с ним по дому – и вышел на крыльцо, с силой втянув ледяной воздух. Даже когда он три недели назад уходил из Хейверхилла, там не было таких трескучих морозов. Отец выбирал для жизни места одно холоднее другого. Несмотря на мороз, вокруг оглушительно чирикали птицы, и, оглядевшись, Генри понял, что их привлекло. На скамейке с заснеженной спинкой сидела Лотта и, задрав голову, улыбалась стае птиц незнакомого вида – наверное, местных. Генри вернулся в дом, прихватил отцовскую шерстяную куртку, висевшую у входа, и пошел к Лотте. У него было такое отличное настроение, что хотелось им с кем-нибудь поделиться.

– Привет, – сказал он и сел рядом. – Ты что, можешь звать птиц, когда хочешь? Как это вообще работает?

– Сама не знаю. Вот, пытаюсь понять. – Она улыбнулась ему, и Генри невольно улыбнулся в ответ.

Отец выдал ей длинную темную одежку с меховым воротником, шею она обернула вышитым платком с бахромой. Очевидно, все это принадлежало Джоанне, но на Лотте наверняка смотрелось куда лучше.

– Спасибо, что спас меня, – проговорила Лотта. – Когда ты меня поцеловал, это было так… странно. Как будто я обожглась.

– Извини, я знаю, что было неприятно. Мы просто хотели тебя разбудить. У меня дар огня, – объяснил Генри, решив сразу сказать правду.

– Бедный. Тебе, должно быть, тяжело.

Это было совсем не то, что Генри обычно слышал от людей, узнававших про его дар, и он промямлил что-то невразумительное. А Лотта вдруг посмотрела на него странным решительным взглядом, прижала край узорчатого платка к его щеке, прикоснулась к ней губами и тут же отпрянула.

– Извини. Мы… Мы ведь можем погибнуть, верно? – выдавила она, беспокойно накручивая на палец угол платка. – Как все в моей деревне. Просто умереть. А я никогда не целовалась, ну, до вчерашнего дня.

Она смотрела на него, и вид у нее был испуганный и такой живой, что Генри показалось, будто его легкие наполнились воздухом сильнее, чем это физически возможно. Он взял край ее платка и через него коснулся губами ее щеки, положив руку ей на затылок и даже сквозь перчатку чувствуя ее пушистые кудри. Лотта повернула голову и прижалась ртом к его рту. Генри два раза целовался с Розой без всякого платка, но и этот приглушенный тканью отголосок ощущения был прекрасным. Сквозь шум в голове у Генри мелькнула мысль, что поцелуи – лучшее изобретение людей, лучше, чем волшебные предметы и… Со стороны дома раздался гневный вопль, и они отшатнулись друг от друга. Из распахнутого окна на первом этаже высунулся Эдвард.

– Поразительно! – крикнул он. – Ты способен угробить прикосновением, но тебе достаются все поцелуи! Забыл еще одну дуреху, которая влюблена в тебя, как умалишенная? Все, хватит глупостей, идите сюда.

Окно с грохотом захлопнулось, они с Лоттой посмотрели друг на друга – и засмеялись. Генри даже не мог объяснить, что в этом смешного, просто наслаждался хохотом Лотты и своим собственным. А потом ее лицо вдруг поблекло, будто выцвело – она подумала про чудовище, и Генри сжал ее руку и потянул за собой. От того, как она хваталась за его ладонь, ему было хорошо и тревожно, и он снова вспомнил про золотые нити.

– Идем, послушаем, что он там придумал, – сказал Генри, глядя, как она свободной рукой комкает платок. – Идеи у него бывают двух видов: либо ужасные, либо бесценные.

Библиотека по сравнению с королевской была небольшая: четыре полки. Видимо, две с детства знакомых Генри книги, «Лук и стрелы своими руками» и «Звери северных лесов», перекочевали к ним домой именно отсюда. Когда они зашли, Эдвард, сидевший за столом у окна, закатил глаза, будто хотел еще раз отчитать Генри за поведение, но потом раздумал. Он казался не таким больным, как вчера, даже волосы сияли. Отец выдал ему самую простую одежду, рука висела на перевязи, сделанной, кажется, из старого полотенца, но Эдвард все равно умудрялся выглядеть так, будто все вокруг должны при виде него складываться в поклоне. Он поднялся, уступая Лотте место за столом, – больше стульев не было, – и тут в комнату зашел отец. По взгляду, который он бросил на Эдварда, Генри сразу понял: ничего умного отец от него не ждет.

– У меня со вчерашнего дня крутилась в голове одна мысль, – небрежно начал Эдвард, но Генри заметил, какой гордостью сияют его глаза. – Я освежил в памяти «Историю королевства» – благодарю любезного хозяина за то, что разрешил воспользоваться своей библиотекой, – и перерисовал карты тех мест, где лютые твари совершали нападения. Взгляните.

Все сгрудились вокруг стола, и Эдвард подвинул к ним лист бумаги с кучей маленьких схем, нарисованных углем.

– В те времена сообщение между деревнями работало лучше, и все знали, что, если уж тварь напала на какую-то деревню, всем в округе можно забыть о спокойном сне. Но кто именно будет следующим, никто никогда не знал: иногда тварь одну деревню разоряла дотла, а соседнюю не трогала, – продолжил он. – Вот это карта нападений древнего Анборнского чудовища. Оно успело разорить шесть деревень, вырваться с дальнего юга королевства и дойти чуть ли не до столицы, пока его не прикончила команда белых рыцарей. Теперь глядите: я провожу через эти шесть деревень три линии, и они пересекаются в одной точке. А вот тут у меня схема нападений алого волка: он успел пройти по трем деревням на берегах великих болот и шел в четвертую, когда его убили. – Эдвард нарисовал две пересекающиеся линии. – Не буду утомлять вас подробностями, но в остальных случаях все работало примерно так же. А наш Зверь сам сделал ошибку: сказал, что вокруг Разноцветных скал еще три деревни, в которые он наведается и убьет там всех.