Так не бывает, или Хрен знат - Александр Борисов

– Пойду на речку взгляну. – Дед надел сухие носки, облачился в плащ и нырнул в сапоги.

Хлопнула дверь. Такое оно, раннее лето. Хорошо хоть, ему на дежурство не сегодня, а завтра в ночь. Все выходные пробудет дома.

Наконец проглянуло солнце. У калитки зауркал Витька Григорьев. Я постоял над своими сандалиями, подумал и вышел на улицу босиком. Земля была тёплой. Между пальцами ног сочилась жидкая грязь.

– Ну, кто там опять помер? – спросил я вместо приветствия.

– Почему обязательно помер? – обиделся Витька и спрятал руку в карман, типа передумал здороваться. – Мамка ходила в новую школу. Буду учиться в 6-м «Б». Из нашего класса туда переходят одни девчонки: Тарасиха да Бараненчиха с Дылдой. Из пацанов пока никого. Вот я и пришёл разведать насчёт тебя. Скучно же одному!

– Не знаю пока, – честно признался я. – К нам не приходили ещё. Да и сегодня вряд ли придут. Тут видишь, какая пасека. Мне кажется, как мамка приедет, она разбираться будет, кто из нас с братом в какую школу пойдёт.

– Кто ты сказал? Гля! И действительно, похоже на пасеку: полная дорога людей, только что не жужжат. А мамка твоя когда приезжает?

– Не скоро. Она ведь в вечерней школе работает. Надо ещё экзамены принять у людей, квартиру сдать государству, вещи собрать и отправить сюда контейнером. Да и дорога неблизкая: почти через всю страну, поездом «Владивосток – Адлер». Я по ней раза четыре ездил, поэтому знаю.

– А-а-а! Ну ладно, я побежал. Там ещё Сашку Жохаря из параллельного класса тоже в 6-й «Б» записали. Схожу обрадую, если дома застану…

Я вымыл ноги в ближайшей луже и отправился на поиски деда.

Брезентовый плащ висел на заборе в конце огорода, а сам он стоял по центру протоки и выбрасывал на берег заилившиеся карчи. Наш островок ещё не затопило, но между рядками картошки проступила вода. Напротив смолы, где протоки сливались в единое русло, вскипали высокие буруны. Там было уже выше пояса взрослому мужику. Склонив ухо к течению, у дальнего берега стоял дядька Петро и будто к чему-то прислушивался.

– Есть!!! – ликующе выкрикнул он и стал выпрямляться.

Это ему давалось с трудом. Сначала из воды показались вибрирующие деревянные дуги, потом ячея двухметровой хватки и, наконец, мотня с запутавшимся в ней крупным зеркальным карпом.

– Смотри не упусти! – заорал Василий Кузьмич, на глаз оценив размер добычи. – Осторожнее выгребай! Я сейчас кину верёвку!

Он ходил по высокому берегу с сеткой-авоськой, набитой только что пойманной рыбой. Меня, естественно, никто из мужиков не заметил. Им сейчас не до меня. Опять, как всегда, прорвало дамбу в пруду, и колхозная рыба стала бесхозной.

– Ты что это, Сашка, оглох или памороки[18] отшибло? – Дед взял меня за оба плеча и развернул к себе. – Я ему, главное, ору-надрываюсь, а он хоть бы хны! Ты почему босиком, когда столько стекла под водой? Пятку пропорешь – и будет тебе лето! Сейчас же иди достань сапоги с чердака. Плащ заодно занесёшь в хату. Я тут скоро управлюсь. Будем звать дядю Колю Митрохина, и все вместе пойдём помогать бабушке Кате. Зря, что ль, она кормила тебя ватрушками?

Пимовна была на ногах. Стояла в позе орла, смотрящего вдаль с высокой горы, вцепившись двумя руками в крапивный чувал[19] с плотным лежалым песком. Он у неё хранился с прошлого года. Сквозь ряднину кое-где проступили блёклые волокна травы.

– Храни вас Господь! – прослезилась хозяйка, завидя нас у своей калитки и поняв, что мы к ней. – А я тут… с ночи не сплю. Поминки по нашей улице разнесла, у подруги часок погостила. Вернулась домой, только собралась поужинать… и тут оно началось!

Дед с дядей Колей вручную трелевали мешки, а я помогал выставлять шифер. Век полиэтилена в наш город ещё не пришёл.

– Ты прости меня, Сашка, – сказала бабушка Катя, когда мы с ней перешли к тыльной стороне дома, – я ведь тебе вчера до конца не поверила насчёт сестёр Фёдоровны. Их у неё и впрямь шесть. И младшей племяннице четырнадцать с половиной годов, и зовут её Лиза. А я, грешным делом, подумала давеча, ты голову мне морочишь, чтоб я скорее за мамку твою взялась. Прости. И зла не держи.

Уж чего-чего, а такого я, честное слово, не ожидал. Ещё не хватало, чтобы Пимовна начала меня опасаться.

– Бабушка! – чуть не заплакал я. – Нет у меня к тебе ничего, кроме благодарности. Честное слово, не буду на тебя обижаться, даже если ты отхлещешь меня жигукой[20].

Она сразу же потеплела глазами.

Работу закончили быстро. Хозяйка, как принято в наших краях, ещё раз рассыпавшись в благодарностях и говоря, какие мы все хорошие, стала приглашать к столу, «чтобы сырость не приставала».

– Нет! – отрезал дядя Коля. – Надо ещё к Зойке зайти. Мужик у неё что есть, что его уже нет.

– Была вчера там, – вздохнула бабушка Катя. – Все глаза, бедная, выплакала. Как ей с тремя-то детьми? А Ванька плохой. Лежит, доходит. Зубы во всё лицо…

Я вздрогнул. Детей у Погребняков было действительно трое. Но рожали они их вразнобой. Будто назло мне, чтобы отсечь возможную дружбу между нашими семьями. Младший, Сашка, был на четыре года младше меня, средний, Валерка – настолько же старше, а Витька – тот вообще ровесник Петьки Григорьева.

Когда дядька Ванька умрёт, он будет лежать под окнами, которые выходят на улицу, оскалившись в страшной улыбке, сжимая в зубах намагниченную иголку[21]. Ночь перед похоронами «младшенький Сасик» переночует у нас. Он будет спать на моей кровати, а я на полу под круглым столом. Дед зайдёт в комнату и перед тем, как выключить свет, скажет: «Жмуритесь!» Сашка беспомощно улыбнётся, и я увижу точно такие же зубы, как у его отца. Один к одному. Какая уж тут дружба, когда я его улыбку на дух не переносил?

В общем, идти к тёте Зое я отказался, страшно. Вернулся домой и вытащил из подвала закатки, стоявшие на средней полке. Вода прибывала. К обеду она уже заливала дорогу у дома Погребняков. Сразу же появилось городское начальство. Прислали грейдер. Он два раза прошёлся по кювету вдоль нашего огорода, а толку? Островок уже полностью затопило. Вода в нашем колодце обрела коричневый цвет, её можно было черпать ведром без всякого журавля. Лужа, с которой всё начиналось, подтапливая фундамент хаты, простиралась до дальних грядок.

Екатерина Пимовна геройствовала у своего порога. Собирала тряпкой воду, просочившуюся сквозь мешки, и выплёскивала во двор полные вёдра. Лишённый ошейника кобелюка очень культурно бегал по улице, всех сторонился, ни на кого не гавкал, а лишь обсыкал заборы соседских дворов.