Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия - Питер Акройд

или Woman’s Own давали советы по ведению хозяйства и призывали жен быть «младшими партнерами» в брачных союзах. В результате пропаганды и экономического давления в 1930-х годах англичанок загнали обратно «на кухню». Вот говорящий факт: в новых пригородных домах комнаты часто делились по половому признаку – мужчина, глава семьи, имел личный кабинет, а женщина обреталась в маленькой столовой, смежной с кухней. Неудивительно, что многие жаловались на скуку и усталость и жаждали вернуться на работу. Иные испытывали разочарование, что, получив право голоса, не имеют реального политического влияния, чтобы изменить свою участь.

Страдающие от одиночества пригородные дамы много времени проводили за книгами, так же как и мужчины по вечерам. На книжных полках новых «полудомов» красовались новенькие издания. В конце 1930-х издательство Penguin запустило серию художественных книг, а Pelican – образовательных, всего по полшиллинга за том; в Woolworths продавались недорогие издания классики в твердой обложке из серии «Читательская библиотека». К концу десятилетия продажи книг выросли до 7 миллионов экземпляров в год. К услугам читателей были и библиотеки: в 1939 году число взятых в библиотеках томов достигло 247 миллионов. Работники «передвижных библиотек» объезжали пригороды на велосипедах. «Романтика или детектив?» – спрашивали они молодых матерей, предлагая два самых популярных жанра среди этого слоя населения. Романтический жанр взяло на себя издательство Mills & Boon, в жанре детективов лидировали Агата Кристи и Дороти Л. Сэйерс, поставляя читателям интригующие загадки в экзотических или аристократических декорациях. Гангстерские романы тем временем переносили читателей-мужчин в Нью-Йорк, а триллеры будоражили и поднимали неосознанные страхи иностранного вторжения и войны.

Альтернативным домашним развлечением служило радио. После ужина семья часто собиралась вокруг радиоприемника – послушать выпуск новостей или легкую развлекательную программу. К концу 1930-х компактный приемник стоил всего пять фунтов стерлингов, то есть любые пригородные, а также и некоторые рабочие семьи могли себе его позволить. В рабочих семьях радио предпочитали держать включенным все время ради белого шума, люди из среднего класса включали приемники на избранные передачи и внимательно их слушали. В 1930-х стали доступны некоторые континентальные станции, например «Радио Люксембург», существующее за счет рекламы и передающее популярную музыку и комедийные программы. Эта коммерческая пища «в американском стиле» была менее сдержанной, чем типичные блюда ВВС, где преобладали серьезные, продолжительные и «высоколобые» передачи и акцент элитных школ. Тем самым ВВС отталкивала многих из рабочего класса, но честолюбивый пригородный класс преданно поглощал предложенное. Эти же семьи слушали и граммофонные записи; по сравнению с 1920-ми годами граммофоны потеряли и в размерах, и в цене, а 6-дюймовые пластинки теперь продавали в Woolworths по полшиллинга. Из популярных песен периода можно назвать Mad Dogs and Englishmen («Бешеные псы и англичане») и Boomps-A-Daisy. Среди академических композиторов наибольшая слава выпала на долю Ральфа Воэна Уильямса и Эдварда Элгара.

В более респектабельных пригородах «развлечения» происходили преимущественно вечерами, при этом социальная жизнь вне дома разделялась по половому признаку. Женщины собирались маленькими компаниями поболтать «за чашечкой чая» в послеобеденное время, мужчины – после работы, поиграть в карты или послушать музыку. У мужского населения английских пригородов с разговорами не ладилось, многие признавались в «трудностях с языком» и «страхе социального взаимодействия».

Контакты между соседями по пригороду и даже по улице были весьма ограниченными. Соседей скорее слышали, чем видели, так как звуки радио и граммофона легко проникали через плохо изолированные брандмауэрные стены. Такой асоциальный образ жизни разочаровывал недавних переселенцев из деревни или центров городов; им не нравилось, что соседи едва кивают при встрече. Некоторые жаловались, что старая социальная близость большого города разрушена личными садиками и расстояниями между домами. Пригородная жизнь сделала англичан убежденными индивидуалистами, которые четко отделяли свое домашнее существование от политической и рабочей сфер. Неизбежным следствием этого стало ослабление классового и политического самосознания.

Писатели едко высмеивали «стерильные» пригороды с их «пустыми» и «чопорными» жителями. Роль самого завзятого критика досталась, пожалуй, Джорджу Оруэллу. «Корпеть, “гореть на работе”, грезить о повышении, продать душу за домик с фикусом! Стать “достойным маленьким человеком”, мелким подлипалой при галстуке и шляпе…»[50] Именно такая незавидная судьба ждала обитателей пригородов – таких, как герой его романа «Да здравствует фикус!» (1936 год). Другие английские интеллектуалы рассматривали расползающиеся пригороды как символ национального упадка – обращенная к внешнему миру страна, все еще владеющая самой громадной империей, которую когда-либо видел мир, скатилась в частную жизнь, провинциальность и ограниченность. Нация садовников и домохозяек плохо приспособлена для глобальной роли, некогда взятой на себя Британией; пламя общественного активизма, разожженное некогда суфражистками и профсоюзами, тоже угасает. Однако для многих англичан жизнь в пригороде, несмотря на недостаток социального взаимодействия, все-таки была существенным шагом вперед по сравнению с сельской местностью или городскими трущобами, где они влачили существование раньше. Кроме того, у многих и выбора-то не было; приходилось устраивать свою судьбу в пригородах. Как выразилась одна домохозяйка, «теперь это их жизнь, и они не собираются от нее отказываться».

23

Будет время веселиться

В традиционных городских и сельских сообществах привычным местом встреч служили пабы[51], но в новых пригородах их строилось мало. В Биконтри на 110 000 человек населения приходилось всего пять питейных заведений; а в некоторых округах их вовсе запретили. Те, что все-таки появлялись, отвращали посетителей своим убожеством. Напитки порой приходилось заказывать у официантов в галстуках-бабочках и употреблять их сидя – не похоже на гостеприимное заведение, куда можно спокойно заглянуть после работы, пропустить пинту-другую и потрепаться у барной стойки. Неудивительно, что продажи пива в 1930-х сократились вполовину, а остального алкоголя – на треть по сравнению с довоенным уровнем.

Кинематограф привлекал обитателей пригородов куда больше, отчасти благодаря интимности кинозалов. Когда в Англии во время войны появилось кино, его прежде всего полюбил рабочий класс, и первые дешевые кинотеатры и кинозалы рассчитывались преимущественно на пролетарскую публику. Однако уже в 1920-х кино приобретало все большую респектабельность как вид развлечения: впервые в истории сугубо рабочая забава покорила средний класс. Под конец 1920-х годов, ко времени появления синхронизированных саундтреков, цвета и звуковых фильмов, как раз полностью растворился снобизм в отношении киноискусства.

Новое кино со звуком рекламировалось на афишах как фильмы, где «все говорят, все поют, все танцуют», и некоторые из этих ранних образцов получились очень зрелищными мюзиклами – например, те, где блистали Джинджер Роджерс и Фред Астер. Среди других звезд эпохи можно назвать Клару Боу, Грету Гарбо, Эррола Флинна, а диснеевские Микки-Маус и Дональд Дак использовались в качестве детских прозвищ в английских семьях. Лидировали два жанра: романтические истории в экзотических декорациях и вестерны, живописующие жизнь приграничных городков американского запада. Эти недавно основанные американские поселения не то как в зеркале отражали английские пригороды,