Семь миллионов сапфиров - Денис Калдаев

Но кому понадобилась смерть Ионы? Почему для дочери правителя Эйорхола было решено сделать класс «В», а не «Д»? Это кажется совершенно нелогичным. И почему они не активировали «сапфир», а пошли на столь жестокое убийство? Я мог лишь строить догадки.

Вполне возможно, что в момент процедуры они специально не ввели ей в кровь капсулу, полагая, что из девочки выйдет отличная преемница Люциуса, но спустя некоторое время почему-то изменили свое решение. Может, у девочки нашли опасную болезнь, к примеру, врожденный порок сердца, а потому они решили не делать на нее ставку и обойтись классом «В». Или же корпорации просто нуждались в наследнике мужского пола.

Причины могли быть разными. Эти «темные лошадки», в руках которых Люциус был безропотной куклой, обернули все против маленькой девочки. К тому же то, что дочь Правителя стала воином (об этом, разумеется, узнали все), исключило бы лишние подозрения в подтасовке результатов, в очередной раз доказывая, что Анализ – всегда лотерея и мы перед ним равны.

Я полностью уверился, что точный прогноз даты смерти невозможен, ибо он, по своей сути, хранит непостижимую загадку существования человечества на Земле, и эти тайны замыкаются друг на друге, словно древний логический парадокс о том, что появилось раньше – курица или яйцо. Но меня не покидает мысль, что даже после падения Анализа над нами все равно нависает угроза становления еще более абсурдного режима, основанного на подвешенных в воздухе заповедях. Не стоит забывать, что тысячи эйорхольцев считали классовое расслоение естественным и ничуть не сомнительным.

«Так завершилась одна из самых гениальных афер за всю историю человечества, – писал Стивен Засс. – И пусть она постепенно обретет призрачные очертания, туманную окраску мифа, я твержу вам одно, а именно: если история вдруг повторится, как бывало не раз, замкнется в своем исполинском круговороте, – никогда, никакими мольбами не делайте А1. Ибо в тайне смерти заключается вся прелесть жизни».

Я иду через город и встречаю все больше людей, которые благополучно миновали свою дату Х. Приговоренные некогда к смертной казни. Юноши и старики, женщины и дети. Их глаза светятся, как у маленьких деток. Они живая песня, робкое, непознанное счастье. Они плачут. Плачут и смеются.

После каждой такой встречи я ставлю галочки в записную книжку. Это походит на бессмысленное коллекционирование, но я не уклоняюсь от ритуала, даже когда счет идет на сотни.

В парке я знакомлюсь с девочкой, удивительно похожей на мою сестру. Те же милые косички, то же желтое платье, правда, не запачканное мороженым. Я как завороженный смотрю на малютку. «Верно, мальчики всего мира без ума от нее», – вспоминаются слова Ионы.

Ее зовут Луиза. Меня восхищает искренняя, неподдельная улыбка ее матери. Выясняется, что вчерашним днем у девочки была дата Х.

– Мы сделали ей Анализ еще в роддоме, – вздыхает женщина, погрузившись в свои воспоминания. – Когда родилась Луиза, нам прямо сказали: она проживет пять лет. У меня была жуткая истерика. Я не поверила им. Мой муж Даниель стал настаивать, чтобы я отдала малышку в Самшир, но я не позволила ему это сделать. Даниель обвинял меня: мол, нужно было пройти Анализ еще на второй неделе беременности. Я ушла от него. Это были страшные пять лет. Я каждый день молилась за Луизу. Я знаю, Господь великодушен. И если бы все не закончилось… Луиза, моя принцесса. Взгляните на нее. Она жива. Понимаете? Жива.

Девочка стоит у фонтана и тянет руки к радуге, мерцающей в водяной пыли. Эта картина красноречивее любых слов. Я допоздна сижу в парке. На глазах выступают слезы, но я не вытираю их: так они и катятся – по щекам, подбородку и впитываются в рубашку. Я слышу, каким гулким грохотом отзывается сердце на эту встречу, звучащую для меня самой радостной музыкой на свете.

Все необратимо меняется. Во мне уже нет прежней ненависти. Исчезают даже страхи. Прошлое улетучивается, как пролитый на стол одеколон. Это невероятно легкое состояние, и впервые за многие годы внутри меня поселяется настоящий покой. Я понимаю, что простил даже Франца Гилберта. Я уже не жажду растерзать его в клочья. Мне хочется побеседовать с ним, чтобы понять причины его поступка. Я вижу его несчастнейшим человеком, совершившим ошибку. Ведь подобную ошибку однажды допустил и я…

Тогда же я прощаю и Люциуса. Я даже прощаю отца. Еще никогда я не чувствовал себя настолько свободным, окрыленным и свежим. Все вокруг отодвигается на задний план. Слетают оковы. И вдруг я чувствую, что рядом со мной Иона, мой нежный, любящий ангел. Я не вижу ее, но ясно ощущаю ее присутствие.

И тогда я еду на Великое озеро. Мне хочется побыть на этих землях, ставших для меня святыми. Я стою на вершине огромной скалы. Начинается шторм, но я не могу отвести взгляда от неба. Оно темное и пасмурное, похожее на пыльное зеркало, и лишь в одном месте, прямо над бушующим озером, сквозит тонкая голубая полоска. Словно небесный хирург сделал точный надрез. Я впиваюсь глазами в эту ленточку, испугавшись, что облака навсегда ее скроют.

Я впервые смотрю на жизнь чистым взором, минуя призму болезненного преломления. Поистине прекрасное чувство. Я закрываю глаза, подставив лицо под дыхание озера. Пенные громады с шумом обрушиваются на подошвы скал. Порывы ветра приносят то запах гнили, то удивительную свежесть. Именно здесь мы рыбачили с Оскаром; именно здесь я впервые поцеловал Иону.

Мне чудится нотка горького миндаля, но она не вызывает ни отвращения, ни боли, ни ужаса. Теперь это запах Свободы. Я вижу в мельчайших подробностях, как бежал эти годы – бежал от себя самого, блуждая в лабиринтах безумия, сгорая от ненависти к А1. Но это был мой путь. И сберег я в себе только теплое чувство любви. И лишь теперь, молниеносно промчавшись по цепочке фактов, я прозреваю. Это миг озарения. Я вспоминаю слова, сказанные Оскаром, однако теперь они являются мне в новом, совершенно ином свете.

Я осознаю, что смерти нет и никогда не существовало. Это даже не мысль, а мощное, глубинное потрясение.

Смерти нет. Все просто. Человек придумал ее как своего самого лютого врага. Это иллюзия. Старуха из детской сказки. Я смеюсь и долго не могу остановиться. Как же странно бояться нелепых цифр! Странно и глупо. Неужели это и есть настоящая Свобода? Еще никогда мне не было так хорошо. Я сливаюсь со скалой, с застывшим небом, с волнами, клокочущими внизу, с розовым чабрецом под ногами, и это прекрасно.

Я чувствую себя так, словно опять наступили времена, когда мама любила петь, мир казался светлым и загадочным, а сам я был семилетним мальчиком. Когда Сью угощала меня мороженым, а вечером я учил ее играть в шахматы. Когда отец, большой и краснощекий, раскуривал трубку, а мама рисовала гуашью канарейку. Когда я был счастлив, по-настоящему счастлив. Все замирает. Из небесного лоскута выглядывает солнце, проливаясь на озеро золотистым медом. Тихие слова, шепот листьев, крыло ласточки…

– Ты слышишь? – доносится чей-то ласковый голос.

– Да, – улыбаюсь я. – Потому что смерти не существует.