Звездный билет - Василий Аксенов

Мы снова ухаем вниз, нас накрывает, и мы взлетаем на новыйбугор. На палубе кипит вода. Игорь улыбается показывая все зубы. У него сейчассовершенно необычный, какой то разбойничий вид. По-моему, он счастлив. А Ильварспокойно потягивает замусленную сигаретку. Вынимает из кармана флягу,протягивает ее мне. Спирт сразу согревает. Мы идем под защиту острова. Иначенам конец. Иначе конец нам всем, и мне в том числе. И у Виктора не будет брата,а у его сына дяди, а у мамы и папы не будет беспутного сына Димки.

Проблема «выбора жизненного пути» уже не будет для менясуществовать. У Джульетты не будет Ромео, а у Гали останется от меня толькоподлая пижонская записка. Черти морские, высеките меня и выверните наизнанку,но только оставьте в живых! Нельзя, чтобы у Гали осталась от меня только этачудовищная записка.

– Ильвар, дай-ка еще раз хлебнуть.

И вот наш сейнер пляшет под защитой лесистого мыса. Видно,как гнутся на краю мыса низкие сосны. Толстым валом белеет сзади граньгрохочущего моря. Мы пляшем на месте два часа, четыре, десять, сутки. Наступаетчетвертая ночь нашей экспедиции. Недалеко от нас прыгают огоньки 80-го –там Алик. А подальше огоньки 93-го – там Юрка. Я иду спать. Качается над головойлампочка в железной решетке. Слабое наше солнышко в хлябком и неустойчивоммире! Жизнь проходит под светом разных светил: жирное и благодушное солнцепляжа; яростное солнце молодости, когда просто куда-нибудь бежишь, задыхаясь(часто мы забываем про естественные источники света, какой-нибудь светоч умаозаряет наш путь или асимметричные звезды на потолке в баре). А есть и вотэто – == наше слабое солнышко. Ворочаются, пытаясь уснуть, ребята. Злятся,что лова не получилось. Съели ужин, который я им сварил и пытаются уснуть. И язасыпаю под нашим слабым солнышком на утлой коробке, пляшущей в ночи. Штормутихнет. На берегу меня ждут. Все еще можно исправить.

***

– Мальчики, подъем!

В кубрике стоит капитан.

– Получен сигнал бедствия. Норвежец-лесовоз потерялуправление. Его отнесло к нашим берегам. Напоролся на каменную банку. Говорят,что дело плохо. Собираются покидать судно.

Мы все садимся на койках и смотрим на капитана.

– Надо идти к ним. Это в десяти милях отсюда.

– Недалеко, – улыбается Антс.

– Недалеко! – взвизгивает Стебельков. –Больше одного раза не перевернемся кверху донышком.

Он слезает с койки.

– Пошли, Петька, запустим машинку. Эх, не жизнь,ребята, а сплошная мультипликация.

– Аврал! – орет этот бешеный пират, наш капитанИгорь Баулин.

Мы все выскакиваем наверх.

И вот в кромешной темноте мы идем к горловине бухты, закоторой снова начнется адская пляска. С каждой минутой грохот нарастает. Слевапо борту движутся огоньки 80-го и 93-го. Они тоже идут на спасение норвежцев.Здесь недалеко, каких-нибудь десять миль. Больше одного раза не перевернемся.

Больше одного раза этого не бывает. Соседи в «Барселоне»будут шептаться за спиной у мамы: «Непутевый был мальчишка, этот Димка. Плохокончил. Убег из дома и плохо кончил. Ох, дети – изверги! Бедная ВалентинаПетровна!» Он плохо кончил, – странно, когда так говорят. Как будто можнокончить хорошо, если речь действительно идет о конце.

Грохот все ближе. Минут через десять нас самих может броситьна камни.

Я впервые об этом подумал сегодня. О том, что случаетсятолько один раз. И больше потом уже ничего никогда не случается. Это немыслимо…

Минут через десять…

Раньше я боялся только боли. Боялся, но все-таки шелдраться, когда нужно было. Сейчас я не боюсь самой страшной боли. Ведь послеэтого уже не будет никогда никакой боли. Немыслимо.

Минут через девять…

Хана – есть такое слово. И все. Разговоров в коридорехватит ненадолго. А что ты оставил после себя? Ты только харкал, сморкался иблевал в этом мире. И писал записки, которые хуже любой блевотины. И ничегоземного, по-настоящему земного от тебя не останется.

Минут через восемь…

– 80-й! Редер! – Это Игорь вызывает по радионашего соседа. – Мы первыми проходим горловину. Понял? Прием.

…Нет, останется. Мы идем на спасение. Мы заняты сейчас самымземным занятием: мы идем на спасение. Спасем мы кого-нибудь из норвежцев илинет, останемся мы живы или нет, – все равно произойдет еще один рейсспасения.

Минут через семь…

– Игорь, разреши мне радировать в колхоз.

– Там уже знают.

– Нет, мне надо самому радировать.

– Не глупи.

– Мне надо.

Игорь поворачивает ко мне жестокое заострившееся лицо,смотрит секунду и подмигивает весело, ох, как весело:

– Валяй!

Минут через шесть…

– Прожектор, запишите радиограмму, – хрипло говорюя. – «Галине Бодровой. Галя, я тебя люблю. Дима». Прошу передать как можноскорей.

В свисте, в шипении, в страшном шорохе и шуме мы проходимгорловину.

Через полтора часа мы увидели на фоне разорванных туч черныйнесущийся силуэт эсминца. Он выразил нам благодарность и посоветовал немедленнотопать назад, к Синему острову. Оказалось, что он только что снял людей снорвежского лесовоза.

***

– Досталось нам, правда?

– Немного досталось.

– Ну и рейс был, а?

– Бывает и хуже.

– В самом деле бывает?

– Ага.

– А улов-то за столько дней – курам на смех, а?

– Не говори.

– Половим еще, правда?

– Что за вопрос!

– В Атлантике на следующий год половим, да?

– Возможно.

– Как ты думаешь, возьмут меня матросом в Атлантику?

– Почему бы нет? Ты парень крепкий.

– Вот ты железный парень, Игорь. Я это понял раз инавсегда в этом рейсе.

– Кукушка хвалит петуха…

– Ты уж прости, я в каком-то возбуждении.

– А это зря.

Я действительно в каком-то странном возбуждении. Беспрерывнозадаю Игорю дурацкие вопросы. Зубы у меня постукивают, а фляжка у Ильварапуста.