Матрица войны - Александр Проханов

Отворилась дверь. Солдат впустил человека, сутулого, с длинной костлявой шеей, с черной нечесаной головой. Глаза смотрели исподлобья, пугливо бегали. В вялых, опущенных углах рта, в крупных перепачканных руках была неуверенность и усталость. Человек не знал, куда и как поместить худое, неумелое тело.

Тхом Борет властным кивком указал ему место напротив. Словно толкнул его блеском своих очков. Тот послушно, торопливо сел. Тхом Борет пододвинул ему кокос с трубочкой. Но тот, не понимая, смотрел на плод, и Тхом Борет коротким жестом приказал ему: «Пей!» Человек пугливо схватил губами трубочку, слабо зачмокал и тут же отпустил ее. Уставился в доски стола, выложив перед собой пальцы с нечищеными ногтями.

– Он был взят в плен два месяца назад, – сказал Тхом Борет. – Банду перебили, а ему повезло. Жив и вернется домой. Можете с ним побеседовать.

Белосельцев извлек блокнот, приготовясь писать, переводя взгляд на Сом Кыта, бесстрастно взиравшего на полпотовца, быть может, одного из тех, кто у сухого канала убил мотыгой его детей. Тхом Борет строго блестел очками, и его власть над пленным выражалась в стиснутом, беспалом, выложенном на стол кулаке. Между ними троими пульсировало неисчезнувшее грозовое электричество длящейся в Кампучии войны. Белосельцев чувствовал его, как потрескивание воздуха в проводах высоковольтной линии.

Как разведчика его интересовала дорога, и он слабо надеялся, что в разговоре случайно что-нибудь узнает о ней. Но как человеку, вовлеченному в страдания народа, ему хотелось понять, кто он, солдат полпотовской армии. Каков он, боец «кхмер руж», недавний хозяин страны, палач и насильник, осуществлявший на земле древний марсианский проект, бросивший вызов истории, попытавшийся развернуть неумолимый поток времен, дерзновенно обратить его вспять.

Стараясь тоном, голосом, выражением лица снять ощущение допроса, мыслью экранируя пленного от солдата у двери, от полевого телефона с блестящей ручкой, от колючей солнечной оптики Тхом Борета, он стал спрашивать, заглядывая в темные бегающие глаза человека. Сом Кыт старательно переводил, словно принимал от Белосельцева пригоршни слов, передавал их пленному, а тот, выслушав и подумав, возвращал Сом Кыту другую пригоршню, для терпеливо ожидавшего Белосельцева.

– Я бы хотел узнать его имя. Откуда он родом?

Пленный медленно поднял глаза, посмотрел на его чужое, некхмерское лицо, пытался сочетать его с видом двух других грозных для него соотечественников. Не смог, потупился, отнеся это ко всему остальному случившемуся с ним, не имевшему объяснения.

– Его имя Тын Чантхи, – переводил Сом Кыт. – Ему двадцать семь лет. Он из деревни Трат. Она тут рядом, под Баттамбангом.

Пленник беспокойно бегал глазами. Передвинул было лежащие на столе руки. Опять торопливо вернул их на место, словно боялся выйти из отпущенного ему пространства.

– Крестьянин? Занимался сельским хозяйством?

– Да.

Белосельцев оглядывал его сутулые плечи, впалую грудь. Сравнивал его с теми, кого видел в полях, на обочинах, роющими колодцы, ремонтирующими двуколки, таскающими кули с зерном. Перед ним был такой же крестьянин, один из тех, именем которых совершалась революция, разрушался Пномпень, убивались поэты и генералы. В чьи руки, отодранные от мотыги, вложили автомат. Кто, сотрясенный, со смущенной душой, спутанным, помраченным сознанием, ждал своей участи на разоренной, измученной родине. И не было в нем ничего от пророка, обличавшего сбившееся с пути человечество, а была сиротливая затравленная жизнь, за которой гналась по пятам смерть.

– Как он попал в боевые отряды Пол Пота? – спросил Белосельцев, делая глоток кокосовой влаги.

Сом Кыт отсыпал пленному горсть слов. Ждал, когда тот пересчитает каждое зернышко, вернет обратно.

– Это было год назад. К ним в деревню из леса пришли вооруженные люди. Молодых мужчин забрали и увезли в Таиланд. А там включили в войска.

Белосельцев знал, армия Пол Пота под ударами вьетнамских войск теряет солдат, тает от эпидемий и голода. Идея, опустившаяся из Космоса на эти азиатские земли, замахнувшаяся на ход мировой истории, захлебнулась в разрывах вьетнамских пушек, пала, продырявленная вьетнамскими автоматами. Пол Пот больше не истребляет людей мотыгами, а охотится за крестьянами, ставит их в строй, где каждый солдат на учете.

– Что говорили ему его командиры? Почему он должен был воевать?

– Им говорили, что они должны сражаться с вьетнамцами, – переводил Сом Кыт, опустив глаза, стараясь не вносить в перевод собственных чувств и эмоций. – Говорили, что вьетнамцы захватили Кампучию, отнимают у крестьян рис, разрушают монастыри, хотят покорить соседний Таиланд. Им говорили, что скоро будет большая война с Таиландом, вьетнамцы будут разбиты и «красные кхмеры» вернутся в Пномпень. Их отряды минировали шоссе, по которому передвигались вьетнамцы, взорвали мост на железной дороге, который восстановили вьетнамцы, разрушили часть полотна у разъезда Чембхы, чтобы вьетнамцы не могли перебросить к границе танки и пушки. Но теперь он понял, что вьетнамцы – друзья. Он искупает вину, работает на восстановлении железной дороги, и скоро вьетнамские части на поездах прорвутся к границе и разобьют Пол Пота и его таиландских хозяев.

Это была удача. В унылом рассказе пленника, среди тусклых заученных слов, сверкнула информация, как кусочек драгоценной слюды в серой глыбе гранита. И эту слюдяную искру разглядел не только Белосельцев. Тхом Борет направил на пленного солнечные злые очки, посылая ему слепящий запрет.

Белосельцев испугался, что будет изобличен. Что его интерес к информации будет подмечен, а источник информации будет истреблен и подавлен. Спасая источник, обманывая Тхом Борета, оставляя без внимания сообщение о железной дороге, он продолжал расспрашивать:

– Чему его обучали в Таиланде?

Пленник отвечал, запинаясь, бегая глазами, опасаясь неверного, неугодного начальству ответа. Кампучийский крестьянин, чье сознание формировалось в трудах на красноватых пашнях, в деревенских праздниках, моленьях в буддийской пагоде, было смято и изуродовано ударами пропаганды Пол Пота и встречным воздействием агитаторов в исправительном лагере, этот забитый худой человек боялся подвоха, гнева сильных людей.

– Его учили минировать асфальтовое шоссе и железнодорожные рельсы. Женщин обучали минометной стрельбе. Детям, кто был моложе шестнадцати, показывали только автомат.

Мелькнула вторая искра – упоминание о железнодорожных рельсах. Полпотовцы знали о реконструкции железной дороги, о скором продвижении эшелонов, готовились к рельсовой войне. И опять Белосельцев пытался спутать следы, отвлечь Тхом Борета, затмить его солнечные всевидящие окуляры.

– В каких боях он участвовал?

Он участвовал в двух боях. Один раз они подкрались к вьетнамскому командному пункту. Установили в горах, в трех разных местах, минометы. В сумерках сделали три выстрела, с трех разных сторон, чтобы нельзя было определить направление. Он не знает, какой они причинили вред, но в темноте вьетнамцы их не преследовали. Второй раз они заложили на дороге мину, ждали, когда проедет машина. Проехал большой грузовик с военными, но мина почему-то не взорвалась. В других боях он не участвовал.