Халцедоновый Двор. И в пепел обращен - Мари Бреннан

В ответ король Английский попросту рассмеялся.

Причины смеху сему были самоочевидны. Когда ему наконец-то дали позволение говорить, он отвечал ясно, без единого намека на своеобычное заикание, и в первых же словах перешел к самой сути дела.

– Я хотел бы узнать, какой властью призван сюда – то есть, какой законною властью? Беззаконных властей в мире множество: воры, разбойники с больших дорог…

Сказанного им далее Энтони не расслышал. В зале поднялась суматоха. Сердце в груди так и замерло: в эту минуту он впервые осознал, насколько напуган. Возможно ли, чтобы подобные события продолжились, не скатившись к откровенной анархии и кровопролитию?

Но нет, то была вовсе не безрассудная попытка спасти либо убить короля.

– Правосудия! Правосудия! – словно бы случайно закричали в толпе.

– Это задумано загодя, – прошептал Энтони на ухо Соаму.

Друг согласно хмыкнул в ответ. Возможно, пуритане и брезговали театром, но что же все это, как не театральная пьеса?

Однако король следовать предначертанной роли не пожелал. Отметая все жалкие возражения Брэдшоу, он снова и снова бил прямо в точку. Он ставил под сомнение авторитет суда и утверждался в праве на сей вопрос.

Том зло стиснул зубы.

– Отчего он не отрицает вины? – вполголоса буркнул он. – Всякий раз, как Брэдшоу призывает его к ответу, он кроет его новыми аргументами, но ведь тот, кто не отрицает вины, тем самым признает себя виновным!

– Оттого, что отрицать или признавать вину означает признать законность этого суда, – пояснил Энтони.

– Но этим он предрешает свою участь. А если бы защищался, мог бы выиграть – согласно нормам законности!

Ответом ему был язвительный смех Кэт.

– Вы полагаете, этих людей так уж волнует законность? Они подчиняются Господу, а более никому. Нет, никакой защите его не спасти.

Соам досадливо крякнул.

– По самой меньшей мере, она могла бы наглядно показать всю вздорность этих обвинений!

Ничто из увиденного Энтони в этот день не могло бы подчеркнуть неправедность сего судилища, чем Соам, отнюдь не друг королю, обличающий его проведение. В большинстве названных судьями поступков Карл был и вправду виновен – разве что не в столь преувеличенной мере. Однако в рамках английских законов объявить короля преступником было невозможно, а посему, карая его правонарушения, все эти люди совершали собственные.

Да, Кэт была права: к законности все это не имело даже отдаленного отношения.

– Народ не поймет, – сказал Энтони. – Начни Карл отрицать виновность, они три дня будут описывать все его грехи в мельчайших подробностях, а именно это толпе и запомнится. Нет, такой возможности он им не предоставит.

Вместо этого толпе запомнились невозмутимость и красноречие короля, явленное им не в собственной защите, но в сокрушении тех, кто противостоял ему. Когда Брэдшоу назвал Карла «избранным королем», тот напомнил о наследственности английской монархии, когда же он сослался на авторитет Общин, король указал на отсутствие Лордов, неотъемлемой составляющей парламента.

– Я не вижу здесь власти, которую счел бы законной хоть один разумный человек, – сказал он, и это было сущей правдой.

При виде всего этого к горлу Энтони подступил тугой комок. Нет, насчет Карла он ничуть не обманывался: военные события как нельзя лучше продемонстрировали его двуличие и спесь. Когда король объявлял себя защитником народных вольностей, его нельзя было слушать без смеха, и все же он мог притязать на сие с куда большим правом, чем люди, ныне державшие Англию на острие клинка. Как себя за то ни презирай, а в сердце Энтони затеплилась искорка невольного уважения: подумать только, этот человек противостоял судьям, пресекая все попытки оборвать его и заставить умолкнуть с непоколебимой уверенностью страстотерпца, смирившегося со своей участью.

«Ему ничего не предотвратить, – понял Энтони, в то время как Брэдшоу, наконец, утратил терпение и приказал солдатам вывести короля. – И он это знает. Но, пусть и вооруженный одними словами, продаст себя не задешево».

С удалением пленника дневные слушания завершились, и люди начали расходиться. Кэт неподвижно замерла рядом с мужем – губы поджаты, в глазах горит пламя гнева.

– Это просто позор, – сказала она, увидев устремленный на нее взгляд Энтони.

– Еще какой, – согласился он, мягко взяв ее под руку. – Особенно для нас, опустившихся до подобного состояния.

Халцедоновый Чертог, Лондон, 26 января 1649 г.

Уныние тяготило душу, будто железные вериги, замедляло шаги, в то время как Луна беспокойно расхаживала из угла в угол библиотеки. При появлении королевы дивные завсегдатаи этих покоев – из тех, что склонны к наукам, пристрастий к активным забавам большей части придворных не питавших – не на шутку переполошились и живо предоставили библиотеку в полное ее распоряжение. Как правило, Луна сюда почти не заглядывала, потому-то сейчас и пришла – за непривычностью, за обстановкой, лишенной всех обычных удобств.

«Я подвела всех».

Подвела и Энтони, и Англию, не сдержала обета, данного одной старухе десятилетия тому назад. Нет, именем древней дивной она в сем не клялась, но поступать неизменно старалась так, словно связана клятвой. Что ж, возможно, эта свобода и к лучшему: не может же она защитить Англию от нее самой! От короля, столь недостойного собственного народа, от подданных, столь недостойных собственной страны, да еще от враждебных дивных, отыскавших в ней сии трещины и долбивших, долбивших в слабые места, пока все государство не развалилось на части.

За все без малого шестьдесят лет на троне Луне еще ни разу не доводилось сталкиваться с подобными испытаниями. И теперь, когда их час настал, она потерпела поражение.

Поэтому и удалилась сюда, дабы остаться наедине со стыдом. Поделиться им с Энтони она не могла: его бремя и без того слишком велико. Ну, а Майкл Девен, который мог бы ее утешить, был мертв, и в глубине души Луна благодарила судьбу за то, что он не видит ее неудачи.

Стук в двери исторг из ее груди гневный рык. Дивные не устают подобно смертным, и Луна отвергала все попытки принести ей поесть либо уговорить ее поспать, пока придворные дамы с советниками не поняли, что ей требуется лишь одно – одиночество.

– Оставьте меня в покое!

Несмотря на этот приказ, тяжелые дубовые створки распахнулись, впуская внутрь лорда Валентина Аспелла с сэром Пригурдом Нельтом. Войдя, оба немедля преклонили колени, и лорд-хранитель сказал:

– Ваше величество, прошу простить нам сие вторжение.

– Прощения вам не видать, – прорычала Луна, смахивая со щек влагу, пока никто ее не заметил. – Мы желаем, чтоб нас оставили одних.

– Государыня, дело касается безопасности королевства.

Казалось, ее дернули за туго стянувший горло ошейник. Все тело разом напряглось, напружинилось, раздираемое желанием ударить Аспелла и порывом бежать – туда, где ее не отыщут и не смогут обременять подобными новостями.