Ночник - Денис Драгунский

– Вот это хороший материал, – говорит он, – настоящий «инглиш».

Темно-серая, почти черная ткань в тонкий и редкий синий рубчик.

Наш дачный дом переделали в церковь. В большой комнате, гостиной с книгами, в «библиотеке», как мы ее называем, теперь помещение для молитв. Иконы, алтарь, подсвечники – всё как положено.

А еще к дому пристроили бассейн. В прихожей дверь, ведущая в кладовую, – вот там и вход. Заглядываю туда. У кромки бассейна сидят две женщины, мои знакомые, – молодая и совсем не молодая. Обе голые. Молодая – бесформенно жирная. От подбородка до бедер что-то розовое и колышущееся. А у старшей, которая всегда гордилась своими прекрасными стройными ногами, волосатые икры. Не просто волосатые, а покрытые густой и плотной шерстью, как у собаки.

На какой-то встрече выпускников я встречаю толстую старую тетку.

Она спрашивает прямо и строго:

– Почему ты на мне не женился?

– Правду сказать? – отвечаю я.

– Скажи правду! – говорит она еще строже.

– Потому что ты мне не дала, – говорю я. – Я же хотел! Я же приставал к тебе, помнишь? О, как я к тебе приставал! А ты забоялась, захотела гарантий. А ведь дать – самая лучшая гарантия. Я же совсем мальчик был, у меня никого не было. Ты бы мне дала, я бы к тебе очень привязался, и женился бы. Даже если бы мне родители стали запрещать, я бы такой крик поднял:

«Я ее люблю! Я не могу без нее! Она уже фактически моя жена!» Обязательно бы женился.

– Ну, женился бы, а потом? – сощуривается она.

– А потом не знаю. – Я развожу руками.

Я что-то продаю. Не помню что именно. Какую-то небольшую вещь в коробке. Приношу ее в специальное учреждение. Скупка товаров у населения. Вроде комиссионного магазина, но все очень современно оформлено. Не старая советская комиссионка, куда там! Стекло и сталь, компьютеры, кожаные диваны для ожидающих.

Вот моя очередь подходит.

– Что вы желаете получить в уплату? – говорит девушка за стойкой.

– То есть? – Я не совсем понимаю вопроса.

– За свой товар вы можете получить рубли, морковь или общественные секции.

– Может быть, акции? – переспрашиваю я.

– Нет, именно общественные секции, – терпеливо объясняет она. – Это новый финансовый инструмент.

– Подскажите, посоветуйте – что лучше?

– Вот смотрите сами, – говорит она. – Рубли. Рубли вы можете обменять на валюту в специальном обменном пункте. Но курс очень невыгодный. Морковку вы можете сразу съесть. А общественные секции принимаются в любом магазине. Но в магазинах ничего нет, пусто.

Я чувствую, что придется брать морковку.

Мой друг Андрей Колесников, какая-то совсем незнакомая дама, еще одна дама, похожая на Эльвиру Набиуллину, и я – мы вчетвером идем в буфет. Дело происходит на конференции. В голову влетает недостойная, жлобская мысль: это весьма высокопоставленные дамы, их положено вести обедать в дорогое место, а тут так сложилось, что мы пойдем в очень демократичный, чуть ли не студенческий, буфет. В недорогое место. Поскольку конференция проходит в каком-то институте.

Эти дамы все время весело повторяют: «Будет так демократично, так по-студенчески!»

Мы идем по громадному институтскому зданию, с лестницами и переходами.

Вдруг по дороге вижу – книжный киоск. Книги новые и старые, все очень яркие. Подхожу буквально на секунду, бросить взгляд. Вижу книжку: «Кто для кого работает». Пособие для 5-го класса. 1964 год. В отличном состоянии. Листаю – книга о разделении труда и структуре занятости с первобытных времен до наших дней. Цена 140 рублей. Хочу купить, по-быстрому.

У меня только пятитысячный билет.

Продавец ищет сдачу с убийственной медлительностью. Долго считает. У него не хватает. Он пожимает плечами. Тогда я сам лезу в его чемоданчик, отдираю подкладку, нахожу целую кучу денег и сам себе отсчитываю сдачу. Хватаю книгу, отбегаю от киоска, ищу своих спутников.

А они уже ушли. Я мечусь по коридору, не могу их догнать, не могу понять, куда, в какую сторону они ушли, не знаю, где буфет, – и никто, кого я спрашиваю, тоже не знает.

Старик покупает виниловые пластинки и пишет на бумажке глупые стихи. Рифмы такие: «винила – любила», «звукосниматель – ты снимаешь платье».

Огромный магазин, где продаются старые пластинки.

Много народу.

Мне подают счет за съеденное вчера в клубном ресторане. То есть как будто я вчера там ужинал, а сегодня зашел в этот клуб выпить кофе, и вот официант приносит счет. Несусветно, нереально дорого. Двадцать семь тысяч рублей за скромный ужин на троих без спиртного.

Необычная бумажка, которую дает мне официант, – из такой бумаги были сделаны старые советские пакеты с сахаром. Светло-коричневая, плотная, глянцевая. И в самом деле, это разорванный пакет. Сзади написано:

«Сахар-песок рафинированный». Счет написан от руки, неразборчиво. Зато сумма – крупными цифрами.

– Вы что, с ума сошли? – говорю я. – Сколько насчитали!

– Это клубные цены, – отвечает официант.

Я говорю с некоторой угрозой:

– Вот сейчас скажу Глебу (это какой-то мой приятель, который здесь всем заправляет, то ли хозяин, то ли председатель совета клуба). Скажу Глебу, он разберется!

Официант отвечает:

– Глеб сам стонет от этих цен!

Старик – тот, который в первом сне покупал виниловые пластинки, – заказывает в ресторане пол-литра вина. Ему приносят графин. Он говорит: «Как-то маловато!» Ему объясняют: «У нас вино продается бокалами по сто пятьдесят грамм. Мы вам налили три бокала».

«Итого четыреста пятьдесят?» – спрашивает он. «Да, итого четыреста пятьдесят».

Тогда он заказывает бутылочку пепси 0,33 и стакан.

Выливает пепси в стакан и начинает переливать вино из графина в бутылочку. Официанты, сгрудившись, наблюдают за ним. Уже видно, что вина едва-едва хватит – то есть его обсчитали на один бокал.

Старший менеджер говорит: «Кто?»

Официантки начинают визжать.

Так громко визжат, что я просыпаюсь.

Приснилась история, как у нас появился – погибший потом – котенок по имени Сократ.