Страсти в нашем разуме. Стратегическая роль эмоций - Роберт Фрэнк

В главе IV мы также видели, что некоторые эмоции могут помочь побороть импульсивность, переводя будущие затраты и выгоды в настоящий момент. С этой точки зрения, широко распространенная и хроническая импульсивность уголовных преступников может толковаться как доказательство, что в основе морального поведения лежат эмоциональные компетенции. Это утверждение, если оно истинно, оказывается независимым аргументом в пользу интерпретации причин, по которым люди так часто отказываются следовать своему эгоистическому интересу, в рамках модели обязательства.

На данный момент люди — самые гибкие существа на планете. Сила опыта и подкрепления у нас больше, чем у любого другого вида. И все ж таки мы не должны соблазняться иллюзией, будто обусловленность нашего поведения не имеет границ. Наша гибкость частично ограничена хотя бы тем, как мы устроены. Один из способов сэкономить дефицитные нейрологические мощности — заменить гибкость простыми правилами эвристики, как в случае крыс, отказывающихся усматривать причинные связи между ударом тока и новым вкусом. Отныне нет сомнений, что поведение человека испытывает на себе влияние этих факторов. «Нравственное чувство», о котором говорили философы XVIII и XIX веков, очевидно, не просто метафора.

Но эволюционные ограничения, связанные с устройством человека, — не единственная вероятная причина ограниченной гибкости. Потому что даже если бы дополнительные нейрологические мощности предоставлялись безвозмездно, это не всегда было бы для нас полезно. Мы, в частности, видели, что идеальная гибкость часто лишает возможности решить проблему обязательства. В случае конкретных форм морального поведения, обсуждающихся Каганом, могут быть существенные преимущества в том, что у человека руки связаны эмоциональной предрасположенностью. А это может помочь объяснить, почему, как он выражается, «суперэго поддерживается чувствами, а не логикой»[136].

Высокая самооценка профессиональных экономистов в немалой степени происходит от их убежденности, что они самые отрезвленные из представителей социальных наук. В их объяснениях человеческого поведения есть место только эгоистическим мотивам. Выдающийся случай — Ричард А. Познер, прежде работавший в Правовой школе Чикагского университета, ныне судья апелляционного суда седьмого округа США. Познер вполне заслуживает репутации первопроходца в области правовой экономики — новой области, в которой экономический анализ помогает прояснить важные юридические понятия. Ссылка на его книгу «Экономический анализ права» стала обязательной.

В мире Познера безгранично царят материальные прибыли и затраты. Конечно, для людей очень важны материальные выигрыши, и его подход дал настоящие прозрения в том, что касается поведения. Вдохновившись успехом теории затрат и прибылей, последователи Познера стали все более скептически относиться к нематериальным мотивам. С особенным подозрением они смотрят на те из них, которые противоречат погоне за материальной выгодой. Познер, например, с плохо скрываемым презрением говорит о замшелых юридических понятиях, таких как «честность» и «справедливость», — он называет их «понятиями, лишенными содержания»[137].

Познерианцы — действительно трезвые люди, но не в том смысле, в каком они сами о себе говорят. Они считают, что без сантиментов относятся к таким вопросам, как честность, однако на самом деле они упорствуют и отказываются признать убедительные свидетельства, что честность — мощнейший источник человеческой мотивации.

Рационалисты жалуются, что честность — понятие безнадежно размытое. Но, как мы увидим, есть вполне простое определение, хорошо передающее суть того, что люди под ней подразумевают. Что еще важнее, мы увидим, как представления о честности часто мотивируют затратные действия. Традиционная модель эгоистического интереса, игнорирующая эти концепции, увы, снова дает неточные предсказания по поводу того, как же все-таки поведут себя люди.

Честность часто относится к условиям сделки (необязательно экономической) между людьми. Следовательно, чтобы дать рабочее определение честности, полезно сначала ввести некоторую простую терминологию, описывающую транзакции.

Транзакция имеет место, когда две стороны чем-то обмениваются. А дает В доллар, В дает А ананас. Когда транзакция происходит добровольно, удобно считать, что выгоду извлекают обе стороны. В данном примере мы делаем вывод, что А готов заплатить за ананас больше доллара (иначе он бы его не купил), а В — меньше доллара (иначе он бы его не продал).

В любой транзакции есть «резервированная цена» и для покупателя, и для продавца. Для покупателя — это максимум того, что он мог бы заплатить. Если бы у него запросили более высокую цену, он бы отказался от транзакции. Резервированная цена продавца — это минимум того, что он готов принять.

«Прибавка» от любой транзакции — это разница между резервированной ценой продавца и покупателя. В примере с ананасом, если эти резервированные цены, скажем, 1,20 доллара и 0,80 доллара соответственно, получаем прибавку 40 центов.

Традиционные экономические модели говорят, что обмен произойдет тогда и только тогда, когда есть положительная прибавка, т.е. тогда и только тогда, когда резервированная цена покупателя превосходит резервированную цену продавца. Всякий раз, когда происходит обмен, общая прибавка делится между продавцом и покупателем. В случае цен, принятых в данном примере, прибавка распределяется поровну, обе стороны получают по 20 центов, или 50% от общей суммы.

Согласно модели эгоистического интереса, резервационная цена каждой из сторон, заключающих сделку, рассматривается независимо от обстоятельств другой стороны. С точки зрения традиционной теории продавцу все равно, богат или беден покупатель, а самого покупателя не заботит, сколько заплатил продавец за то, что он теперь пытается продать. Дело обстоит так, как будто мы ведем дела с продающими или покупающими роботами. Каждый участник транзакции рассматривается по отдельности, как на свое усмотрение принимающий решение, зависящее только от того, во что он оценивает этот продукт.

Пользуясь понятиями резервированной цены и прибавки, мы можем построить следующее рабочее определение честной транзакции: честная транзакция — такая транзакция, в которой прибавка разделяется (приблизительно) поровну. Чем больше разделение отклоняется от равенства, тем менее честной становится транзакция. Сколь бы простым ни казалось это определение, его не всегда легко применять. Прежде всего, резервированные цены трудно установить на практике. Искусство торга, как в итоге поняли большинство из нас, — это по большей части искусство посылать обманчивые сигналы.

И все же чаще всего у нас есть хотя бы приблизительное представление, каковы соответствующие резервированные цены. Но даже когда они точно известны, не каждая транзакция, в которой прибавка распределяется поровну, будет казаться честной. Психолог Даниел Канеман и экономисты Джек Нетч и Ричард Талер изучали отношение людей к честности в ряде конкретных экономических транзакций, и по меньшей мере в одном случае их результаты расходятся с тем простым определением честности, которое я предложил выше. В частности, они спросили большую группу испытуемых, честно ли повел себя хозяин в следующем сценарии: