Мама для чужого сына - Елена Левашова

– Вы только посмотрите, какая она… шикарная. – С придыханием произносит Хапаев, поравнявшись с нами. – Джордан, я от нее без ума. Как мне пригласить ее в ресторан?

– Так и пригласи. – Закатывает глаза Джо. – Ты же знаешь ее номер.

– Ла-адно. Это я так… Хотел вас отвлечь, а то вы, как в воду опущенные. Так нельзя.

Мы проходим еще немного и оказываемся на узкой улочке. Проезд Вишневый – читаю я. Грунтовая дорога с глубокими рытвинами, цветущие возле дворов нарциссы, высокие акации, источающие фантастический сладкий аромат – в такой красоте не могут жить преступники!

В первом дворе на нас спускают собак. В прямом смысле этого слова. Личка визжит и прячется за мою спину.

– Ироды! Что удумали – пожилых людей пугать! Откуда вас, черномазых сюда привезли? – истошно кричит миниатюрная бабуля, без зазрения совести спускающая с цепи большую овчарку. – Фас, Дружок. – Мягко просит она пса.

– Послушайте, я сейчас вас арестую! – парирует Хапаев. – У нас есть постановление на обыск вашего дома. И я буду стрелять, если ваш пес сделает еще шаг! – черный и жгучий взгляд Магомеда действует на женщину лучше всякого оружия. В общем, она неохотно закрывает Дружка в сарае и открывает калитку. Стараюсь не думать о том, что у Хапаева нет никакого пистолета.

– Чего вам? Говорите и уходите. – Фыркает она, вытирая руки о передник. – Мне огурцы мариновать надо, некогда болтать с вами.

– Моего сына похитили. Нам известно, что сюда приезжали люди с малышом. У кого спрятали моего ребенка?

Женщина мнется. Молчит, нервно вытирая ладони, перетаптывается, опускает глаза, а потом вскидывает взгляд и устремляет его куда-то – куда угодно, только не на нас.

– Говорите, – давит Хапаев.

– Были тут… чужаки. Искали автослесарей. Говорят, машина сломалась. Что-то с тормозами или топливным насосом. – Оживляется она. Хлипкая деревянная дверь сарая дрожит и пошатывается: за ней громко лает и рвется на волю Дружок. – Ребенка не видела. Они ночью приехали, ходили по дворам, просили ночлег.

– Кто их приютил? – взмаливается Энджи.

– Не знаю. Я одна живу, побоялась открыть. Наблюдала из окошка. Ходили тут… Бродили. Дитё орал как резаный.

– Господи… Я не могу больше, – Лика вздрагивает и прижимается ко мне. – Не могу слушать это… Как там мой малыш? Его кормят, заботятся?

– Лика, с ним все будет хорошо. Милая, успокойся. – Порывисто обнимаю Лику и глажу ее по голове. Когда же этот ад закончится? Надоело!

– А ты… мать, детка? – чуть смягчается бабуля.

– Да, – без раздумий отвечает Энджи. – Расскажите все, что знаете. Прошу вас!

– Да не знаю я ничего. Все сказала. До свидания. – Бурчит бабка и захлопывает перед нашим носом калитку.

Мы возвращаемся через два часа. Бродим по улицам и умоляем людей помочь. Хапаев запоздало вспоминает про наших друзей-алкоголиков. Так и знал, что они убегут в пивнушку и не выполнят обещание! Когда летнее солнце вспыхивает нежно-розовым, Личка сникает. Пинает носком туфельки камни под ногами и обреченно оглядывает замшелые однотипные домики. Мы их все обошли… Ноги сбили по ухабам, но заглянули в каждый двор выделенного Востриковым участка. Благо, в одном домике встретились сердобольные хозяева и накормили нас вкусными щами.

– Личка, пора идти, – выдыхаю я. Обнимаю ее за плечи и ободряюще похлопываю по спине. – Мы найдем его, слышишь?

– Поедем, Джо. – Шелестит она. Смотрит с тоской на облитые закатным солнцем крыши домов. Так и надежда найти Мэя ускользает из рук, как ясный день, истаивает в лучах заката, исчезает…

– Группа! По машинам! – кричит Востриков. Бросает тоскливый взгляд на меня и смачно сплёвывает на землю. – Черт знает, куда они дели мальчика? Ума не приложу! Хутор был моей последней надеждой. Неужели, Тася увезла его с собой? Кинулась в бега по России и… Только зачем? Ребёнок для нее обуза, как пятая лапа у собаки… Черт.

Востриков читает в моем взгляде страшное предчувствие: они избавились от моего сына. Вот так просто… Убили и закопали, чтобы бежать со свободными руками. И все из-за чертовых денег…

Придерживаю Личку за локоть, помогая сесть в «газель». В салоне повисает тоскливая, почти гробовая тишина. В такой атмосфере неуместно шутить, разговаривать или слушать музыку. Мы просто сидим. Пришибленные, уставшие, скованные по рукам и ногам страшной реальностью.

– Все на месте? Едем обратно. Мне очень жаль… – Востриков со скрежетом распахивает дверь, нарушая царство тишины.

Машина трогается. Катится по ухабам, увозя нас подальше от хутора. Одна улица, вторая, вот уже выезд виднеется на горизонте, а там и федеральная асфальтированная трасса.

– Там… бежит кто-то. За нами. Шо делать-то? – недоумевает Михалыч.

– Стоп машина, Михалыч! – оживляется Востриков. – Ваши дружки объявились, Джордан.

Машина резко тормозит. Подхватываю Энджи, предупреждая падение и рывком отворяю дверь. Взору открывается поразительная картинка… Хочется зажмуриться, прогоняя видение, а потом распахнуть глаза. Так не бывает…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Недалеко от нас стоят «друзья-алкоголики», а рядом с ними хозяйка Дружка с… Мэйсоном на руках.

Джордан.

– Мэ-эй! – кричит Лика и бросается вперед меня. – Маленький мой… Сыночек мой… Родной мой. – Она выхватывает из рук бабули кричащего малыша и целует его в лицо, плачет, дрожит, едва справляясь с чувствами. – Джордан, ты тоже это видишь? Это не сон?

– Нет, любимая. Иди ко мне, малыш. – Забираю сына из рук Энджи и крепко прижимаю к груди. Мэйсон сучит ножками, гулит, словно узнает нас. Выглядит он вполне здоровым и упитанным. – Сыночек мой… Где же ты был? Как долго мы тебя искали, карапуз. – Сглатываю ком в горле, боясь расплакаться вместе с Энджи.

– Откуда у вас ребенок? – Востриков оттесняет Личку и нависает над старушкой.

– Вы простите нас, – хрипло бормочет Мутный. – У меня условка, а это мать моя… – он жестом указывает на бабулю. – Они денег дали. Много. Сказали, что попали в беду и их ищут. Что вернутся за ребенком. Девка та… плакала, на жалость давила. – Мутный задумчиво отирает подбородок. – А я… Мы помочь хотели. Мы не хотели ничего плохого. И за мальчиком ухаживали. Женщина смеси и подгузники оставила, одежду, коляску… Мальчик сытый, вы не думайте.