Календарь Морзе - Павел Иевлев

– Александр Анатольевич, я ни хрена не понимаю, – признался я. – Так что вам от меня нужно-то?

– Антон, – сказал он задушевно и мягко, как кот, выманивающий из норы мышь, – вам явно есть что сказать, я это чувствую. Так не держите в себе!

Я подумал и решился. Надо было что-то дать Александру Анатольевичу, чтобы он отстал от меня с этим чертовым пистолетом. Ну, извини, Крыскина…

– Я, возможно, знаю, где этот беглый гуру, Аполлион Адимус. Вы же хотели его найти?

– Почему «хотели», Антон? И сейчас хотим!

– Я думаю, что он скрывается дома у Аэлиты Крыскиной, – сказал я неохотно и, не удержавшись, добавил: – В шкафу, среди трусов. Только не спрашивайте, откуда я это знаю!

Вассагов иронически присвистнул:

– Не такое, значит, и «недоступное» это ее «наслаждение»? А вы, Антон, я смотрю, времени не теряете…

– Но-но, не надо пошлости! – возмутился я. – Случайная догадка.

– Ладно, Антон, благодарю вас за сотрудничество, – удовлетворенно сказал он.

Вассагов вышел из-за стола, проводил меня до двери кабинета и, прощаясь, неожиданно сказал:

– Если это все-таки будете вы – умоляю вас, делайте контрольный! Не надо этой жестокости! – и закрыл дверь, оставив меня обалдело стоять в коридоре.

– Добрый вечер, с вами снова Антон Эшерский, и я напоминаю, что десятого января мы бы отмечали день рождения Сэмюэла Кольта, а также забавного заблуждения, что огнестрельное оружие что-то принципиально меняет. Почему-то именно его немудреное изделие – пистоль, стреляющий не один, а шесть раз подряд, – стало символом каких-то призрачных социальных преференций. Как будто возможность выстрелить шесть раз делает мир в шесть раз лучше…

На самом деле пистолет в кармане не делает тебя храбрее, умнее или свободнее. Это просто пистолет. Даже если он стреляет шесть и более раз подряд. Ну а в честь полковника Кольта мы послушаем музыкальную композицию «Я пристрелил шерифа» в исполнении Боба нашего Марли!

надрывался покойный растаман Марли, изо всех сил убеждавший слушателей, что это была самооборона, а мне было обидно. Вот так думаешь, что ты такой весь из себя оригинальный и непредсказуемый, творческий и загадочный, а потом какой-то безопасник раскалывает тебя, как детсадовца.

Да, у меня есть пистолет. Пафосный «десертный орел» [55], инфернальное пуляло с калибром гаубицы, с которым можно ходить на слонопотамов, даже не заряжая. Я не попал бы из него в стену дома. Думаю, бородатый бармалейский командир, с которого я затрофеил этот пистоль, таскал его исключительно для престижа… Ну или у него был маленький член.

Я не собирался из него отстреливаться. Мне вообще не полагалось стрелять. Прозвучит глупо, но я подумывал, если что, застрелиться – видел, какие забавные познавательные штуки проделывают бармалеи с пленными. Все время, пока бородачи штурмовали базу, я таскал на поясе эту тяжеленную железяку. Оружие последнего шанса. «Главное, Антох, не стреляй с этой мортиры! – смеялся майор Коробцов. – Руку вывихнешь. Бери за ствол и лупи по лбу, больше толку будет!» Когда все закончилось и я принес пистолет сдавать, он подмигнул и сказал тихо: «Оставь трофей на память. Только никому не хвастайся, а то подумают, что у тебя член маленький…»

Пистолет мне на хрен не сдался, но я его почему-то взял.

как поет по этому поводу Боб Марли.

Я из него ни разу не выстрелил. Бесполезный и небезопасный сувенир, но я так и не решился с ним расстаться.

К черту, надо выпить.

– …А семнадцатого января, дорогие слушатели, отмечал свой день рождения знаменитый гангстер Аль Капоне! Это был человек, который верил в доброе слово и пистолет, но потом убедился, что все решают деньги.

Не он первый, не он последний!

А я передаю микрофон Евгению Продулову и прощаюсь с вами до завтра!

Я запустил музыку, уступил операторский стул Чото и вышел. Меня ждал бар в «Поручике» и, возможно, приятный вечер.

Нэнси Синатра грустно пела мне вслед о последствиях неосторожного обращения с оружием.

– Эй, привет, сосед! – встретил меня у подъезда местный алкоголик Дядь-Витя. Он постоянно ошивается возле дома, где я снимаю квартиру, в поисках сшибить на чекушку. Я собирался переодеться перед вечерним загулом и не был расположен к беседам, но Дядь-Витя долгой практикой выработал в себе особую неотразимую прилипчивость, моментальную и прочную, как цианакрилатный клей. Проще было дать ему немного денег, чтобы отстал. Я уже полез в карман за кошельком, но он неожиданно отмахнулся:

– Не надо, сосед! Не нужны мне твои деньги, у меня зашибись теперь все!

– Работу нашел, что ли? – удивился я.

Дядь-Витя не казался мне человеком, склонным к такой пошлости, как труд. Он личность цельная, ему от мира одно надо.

– Зачем мне работа, сосед? – засмеялся он. – Вот ты поработал – и в бар… В бар же?

Я кивнул, удивляясь профессиональной проницательности попрошайки.

– Во-о-от… – удовлетворенно сказал он. – А я теперь сам себе бар, смотри!

Он начал, покачиваясь, непослушными пальцами расстегивать ширинку…

– Блин, Дядь-Витя, совсем мозги пропил? – зашипел я на него. – До сортира дойди, придурок!

– Не, ты не понял… – Он, продолжая копаться в ширинке, достал из кармана стакан. – Талант у меня, гля!

Я отвернулся, в стакане зажурчало.

– Чистейшая, как слеза, гля! – Дядь-Витя сунул стакан мне под нос, я нервно отшатнулся, но в нем действительно плескалось что-то прозрачное с сильным запахом спирта.

Впрочем, с учетом источника, меня все равно замутило.

– Ну, как хочешь, – не обиделся он. – А я намахну!

Он деловито опростал стакан, икнул, распространяя мощный спиртовой дух, и констатировал: