Маятник судьбы - Екатерина Владимировна Глаголева

— Вы, шведы, не умеете воевать, но еще научитесь, — тем же тоном продолжал кронпринц, обернувшись к фельдмаршалу Стединку. — Учитесь у русских: для них нет ничего невозможного.

Волконский переглянулся с Воронцовым: не слишком-то деликатно говорить такие вещи старому заслуженному вояке, подписавшему в качестве посла Фридрихсгамский договор, который лишил Швецию Финляндии. Но это замечание вписывалось в общую линию Бернадота: он всячески старался снискать любовь русских, доходя в своей учтивости до лести. На походе квартира главнокомандующего почти всегда находилась при русском корпусе, а не при шведском, и караул его тоже состоял из русских. Кронпринц следил за тем, чтобы русских солдат размещали по домам, оставляя их на биваках только в крайних случаях, а на разводах здоровался с людьми, спрашивал, давали ли им сегодня водки, и приказывал выдать еще. И он добился своей цели: когда поезд Бернадота обгонял русскую колонну, по ней тотчас прокатывалось «ура!», причем кричали не по приказу, а от чистого сердца. «Не так ли поступали и полководцы суворовской школы?» — думал про себя Волконский. Государя многие солдаты в глаза не видели, Отечество — за лесами, за долами, а за хорошего командира они пойдут в огонь и в воду. Хотя Бернадот, конечно, подражает не Суворову, а Наполеону…

Серж приезжал на главную квартиру дважды в день — докладывать о сведениях, собранных разведывательными отрядами. Ходили слухи, что Наполеон из Дрездена пойдет на Берлин; один из гонцов примчался с донесением о том, что французы перешли на правый берег Эльбы, их авангард выступил из Виттенберга на северо-восток, угрожая союзникам слева. Дурная весть: если французы перехватят обозы и парки, Северная армия останется без хлеба и снарядов. Вместо того чтобы просто наблюдать за передвижениями неприятеля, фон Бюлов решил атаковать его и понес большие потери, потому что Бернадот наотрез отказался прислать ему подкрепление. Волконский никак не мог понять: то ли кронпринц задумал некий хитрый маневр, то ли просто не хочет воевать. По слухам, под Дрезденом было сражение, окончившееся не в пользу союзников… Карл Юхан слал парламентера за парламентером к маршалу Нею, принявшему командование французской Берлинской армией вместо Удино, так что тот уже запретил принимать их. Что все это значит? Однако ясная улыбка Бернадота рассеивала все сомнения полковника, как солнце утренний туман.

Первого сентября Бернадот отправил ординарца к генералу Тауэнцину с приказом идти к Денневицу, наперерез французам, и там поступить под начало фон Бюлова. Тауэнцин приехал в Рабенштейн, где находилась главная квартира, чтобы сообщить, что французы заняли Зайду и совершают фланговое движение к Цане, откуда до Денневица не больше двух миль. Отругав генерала за то, что он явился сам, оставив войска без общего командования, Бернадот отправил его обратно, но все же приказал Стединку и Винцингероде к следующему утру сосредоточить силы на высотах у Лоббезе, в одном переходе от Денневица, а Воронцову и Чернышеву выступить из Рослау, где наводили мост, чтобы преградить путь новым неприятельским колоннам. Расписание общего движения кронпринц вручил Волконскому.

— Вы отвечаете мне за порядок, — сказал он, глядя Сержу в глаза. — Пока все войска не пройдут, не пропускать ни одной повозки, даже моей.

Местность, по которой предстояло идти, напоминала собой бугристую кожу оспенного больного с прыщами и бородавками. Дорога вилась меж песчаных холмов, покрытых сосновыми рощицами; при каждом порыве ветра нужно было закрывать глаза, чтобы их не запорошило, а на зубах потом хрустел песок. Кавалерия и конная артиллерия поднимали тучи пыли, полностью окутывавшей пехоту, начинавшее припекать солнце усиливало сходство с пустыней. Серж все же не уберегся и протирал глаза платком, когда рядом с пыльным облаком, поднятым пехотной колонной, взвилось другое, пытавшееся столкнуть первое с дороги. Это был обоз главнокомандующего, состоявший из коляски и нескольких фургонов; Волконский приказал ему остановиться и пропустить войска; начальник обоза не соглашался; они принялись кричать друг на друга; начальник схватился за саблю, Серж махнул рукой казакам у себя за спиной, те взяли пики наперевес… Было около десяти часов утра; на востоке послышались громовые раскаты. Взглянув еще раз на небо, где ослепительно сияло солнце, Волконский понял, что это пушки.

…Заслышав канонаду, Бюлов приказал палить из орудий: мы идем! Пусть Тауэнцин продержится еще хотя бы час-полтора, помощь близка! Очень кстати прибыл гонец от Блюхера с новостью о победе при Кацбахе; Бюлов тотчас велел объявить о ней солдатам. Многоголосое «ура!» грянуло посильнее пушек, люди прибавили шагу.

Пушечные выстрелы с запада озадачили французов; Тауэнцин воспользовался этим, чтобы бросить в атаку всю кавалерию сразу. На черных киверах ландвера сияли звездами латунные кресты: «Für König und Vaterland!"[36]Обрушившись на пехоту, конница растоптала французов и принялась рубить итальянцев, отбивавшихся штыками; бранденбургские драгуны заставили замолчать батарею, оставив ее без прислуги, но в это время французы опомнились: три стрелковых батальона отбили пушки назад, так что добычей пруссаков стал лишь один зарядный ящик. Атака польских улан запоздала: прусские эскадроны успели развернуться и восстановить строй. Теснимые со всех сторон, отчаянно отбиваясь, поляки медленно отступали к Нидергерсдорфу, к которому уже приближались передовые отряды Бюлова.

Главные силы противников методично стреляли друг в друга. Разрядив ружье, первая шеренга передавала его назад и получала от третьей уже заряженное; подносящие метались с патронными сумками между обозом и передовой, обливаясь потом; чумазые артиллеристы, как заведенные, выполняли одни и те же движения: одни толкали колеса откатившейся после выстрела пушки, другие прочищали дуло банником, забивали в него картуз, ставили трубку, подносили пальник… Солнце миновало зенит; из цепи то и дело выпадало звено, с криком корчась на земле или уставившись в небо невидящим взглядом. Цепь снова смыкалась; еще живых уносили туда, где шла другая работа — в одуряющем запахе крови трещала разрываемая ткань, визжали пилы, перекрывая стоны и вопли. Тяжелый ратный труд продолжался.

Командиры присылали подкрепление и вводили в бой резервы. Подобно воде в стиральном корыте, волны катились вперед, сшибались друг с другом, откатывались назад и снова возвращались, выплескивались на пол и превращались в тихие лужицы.

Бой за маленький поселок Гельсдорф шел уже третий час. Отчаянно махала крыльями подожженная мельница на холме, с треском валились яблони в садах, осыпая градом плодов убивавших друг друга солдат. Из окон домов стреляли в упор, но озверевшие, окровавленные люди врывались в двери; на полу церкви извивались сцепившиеся друг с другом тела, сжимая в пальцах нож или горло врага; с силой занесенные приклады крошили могильные кресты и вышибали мозги из голов.

В четыре часа пополудни Ней бросил на врага