Серафим - Оливия Вильденштейн

оглянулась на меня через плечо.

– Отказ тебя остановит?

– Нет.

Ее лицо смягчилось от улыбки, которая едва заметно тронула губы.

– Она в художественном классе, если я не ошибаюсь, пытается научиться рисовать фиолетовые перья. Представляешь? Фиолетовые…

Я усмехнулась. Не потому, что Найя, очевидно, думала обо мне – хотя это согревало меня изнутри, – а потому, что у Ашера есть еще один союзник. Моим первым побуждением было написать ему сообщение, но у меня нет его номера.

Вернувшись к своей задаче по сбору конфетти, я уловила на одной из полосок имя Стэнли. Я попыталась забыть его, но, конечно, именно это имя я и ввела на голоранкере после получаса бесплодных поисков.

Я жаловалась, что Ашер вел себя как ребенок, но разве уничтожение списка не являлось еще бо́льшим ребячеством?

Глава 30

Покинув Зал Оценки, я отыскала Найю возле мольберта, где она наносила фиолетовую краску на холст. Светлые локоны девочки покачивались и переливались, когда она рассматривала свою картину, добавляя к фиолетовой краске синюю, делая больше изогнутых мазков.

Я наблюдала за ней некоторое время, прежде чем подойти.

– Милая картина.

Она повернулась, а затем ее карие глаза округлились, и она обвила меня руками.

– Селеста!

– Привет, Перышко.

– Перышко?

Лед. Моя кровь превратилась в лед. Почему я использовала прозвище, которым Джаред называл Лей?

– Это имя ранит мое сердце. – Найя высвободилась из моих рук.

– Прости, я… Я не хотела ранить тебя.

– Почему?

– Что почему?

– Почему ему больно?

Мне хотелось притвориться, что я не знаю, но это ложь, а я пыталась сохранить перья. К тому же я не хотела лгать Найе. Я разгладила локон волос, который лежал над логотипом The Eagles на футболке, пытаясь придумать что-нибудь, что имело бы смысл.

– Что написано на твоей футболке? – Ее испачканные краской пальцы потянули за воротник моего бомбера.

Я побледнела, поскольку эта футболка когда-то принадлежала Лей, – подарок одного из ее грешников. Я мало что сохранила из ее шкафа, наши типы фигур были настолько разными, но эта футболка путешествовала со мной из Парижа в Нью-Йорк. Неужели Найя узнала ее так же, как узнала прозвище?

Я прочистила горло.

– The Eagles. – Я подняла ее указательный палец к букве «Е», затем провела им по остальным, озвучивая каждую из них. – Это рок-группа.

– Твоя любимая?

– Нет.

– Тогда почему носишь такую футболку?

– Потому что… Потому что она принадлежала моей лучшей подруге. – Мой взгляд скользнул по лицу Найи, которое совсем не напоминало лицо Лей, но в то же время отражало всю ее мягкость.

– И она ей больше не нужна?

Она не помнит об этом…

– Я просто одолжила ее, пока она снова ей не подойдет. – Прежде чем Найя успела спросить, почему она больше не подходит моей подруге, я указала на холст. – Итак, расскажи мне, почему ты рисуешь фиолетовое перо.

Малышка вихрем развернулась обратно к мольберту, белокурые локоны крутанулись, точно лопасти ротора.

– Это был сюрприз. Для тебя.

Я смахнула с ее щеки волосинку.

– Для меня? Это так… Спасибо, Найя, – хрипло прошептала я.

– Можешь называть меня Перышком, если хочешь.

Моя рука замерла, прежде чем оторваться от ее бархатистой кожи.

– Я… Эм… – Если бы Ашер услышал, что я использую это прозвище, он бы испепелил меня своим ангельским огнем.

Но, возможно, он не знал, как Джаред называл Лей…

Найя пожала плечами.

– Можешь называть меня, как хочешь. Кроме Пиявки.

Я уставилась на нее.

– С какой стати мне называть тебя Пиявкой?

– Не знаю, почему так сказала. – Она втянула нижнюю губу в рот.

Какая-то часть меня подозревала, что кто-то назвал ее так в прошлой жизни. Возможно, Тристан. Он был воплощением зла. Если бы Джаред уже не убил его, я бы с огромным удовольствием избавила мир от его души.

– Ты не против, если я порисую рядом с тобой?

Она отпустила губу.

– Я хочу, чтобы ты осталась.

Улыбаясь, я подвинула к себе мольберт, отрегулировала высоту, а затем спросила Найю, могу ли взять у нее немного красок. Она опередила меня, протянув несколько раздавленных тюбиков и кисть.

Когда она вернулась к работе над фиолетовым пером, я изучила ее профиль и сделала набросок. Я целую вечность ничего не рисовала, но, когда щелкнула запястьем и провела кистью по холсту, вспомнила, как мне нравилось создавать произведения искусства.

– Это я? – спросила она спустя некоторое время.

Я кивнула.

– Ты сделала мои волосы такими красивыми.

– Я нарисовала только то, что вижу.

– И посмотри на мой глаз. Он такой большой.

– Сейчас твои глаза занимают бо́льшую часть лица.

Она взглянула на свой портрет.

– Я рада, что у меня не рыжие волосы.

Мой пульс участился, и я перевела взгляд на офана Пиппу, которая объясняла композицию еще одному из своих юных учеников.

Я тихо произнесла:

– Рыжие волосы тоже красивы. Волосы любого цвета прекрасны.

– Но у apa золотые волосы, как у меня. И он самый красивый мужчина во всех мирах.

Я улыбнулась.

– А ты самая красивая девочка, которую я знаю.

– Нет. Ты.

Мое сердцебиение замедлилось, и я вспомнила время, когда Лей говорила мне это. Тогда я была неуклюжей, веснушчатой, с ямочками и, как Найя, с огромными глазами. Не то чтобы они стали меньше. Просто все остальное тоже выросло. Что касается моих веснушек и ямочек, они все еще на месте.

Я добавила штрих персикового цвета вдоль шеи ее портретной копии.

– Поставишь эту картину в своей комнате?

– Хочу, чтобы она осталась у тебя. Чтобы ты меня не забыла.

– Забыла тебя? Ох, милая, я никак не смогу тебя забыть. – Я отложила кисточку и постучала двумя пальцами по груди. – Ты и я, мы родственные души.

– Родственные души. – Ее глаза сверкнули. – Ты думаешь, наши души – сестры?

– Я это знаю. – Присев на корточки, я запечатлела поцелуй на ее щеке. – Мне пора идти, Найя. Твой папа оставил мне длинный список людей, которым я должна помочь. – Где-то во время медитативного сеанса рисования я решила повзрослеть и склеить его список, когда вернусь домой.

– Но ты вернешься?

– Вернусь.

– Тогда ладно. Можешь идти.

Я улыбнулась, поднимаясь на ноги.

– Твое перо! – воскликнула она.

– Как насчет того, чтобы ты отдала его мне завтра, когда оно высохнет?

– Хорошо.

Выходя из художественного класса, я наблюдала, как Найя изучает свой портрет. Наверное, мне стоило смотреть, куда я иду. Это уберегло бы меня от столкновения с чем-то вроде гипсокартона, что на деле оказалось торсом архангела.

– У тебя краска на щеке.

Я поднесла руку к лицу и потерла.

– Позволь