Имидж старой девы - Елена Арсеньева

– Я поговорила с тем раненым торговцем женской плотью,выяснила для себя, что хотела. Пока он, конечно, скрежещет зубами и требуетсамое малое четвертовать бедных шлюшек, но ладно, еще не вечер, у него и усамого рыльце в большо-ом пушку! Подделка документов, и пистолет его.Как-нибудь поладим, думаю, папа-коммуняка нажмет небось на все педали! Ну вот…Все время, пока я пробыла в палате, моя персона возбуждала живейший интересаборигенов. Всех, кроме моего черноглазого знакомца! Он лежал, отвернувшись кстене, согнувшись – словом, завязавшись тугим узлом. Потом, когда я уходила,двое самых галантных палатников вызвались меня проводить. В благодарность я ихугостила сигаретками и вскользь спросила, что-де за парень у окошка в комоксжимается. Тут-то они и поведали мне историю его приключений. А еще сказали,что у парня полная потеря памяти, ни имени, ни адреса домашнего не помнит. Ноэто, по их мнению, туфта, потому что он при виде каждого нового человекабуквально синеет от страха, а когда пришли из милиции снимать допрос с этого,простреленного, наш парень, думали, под кровать спрячется. И лекарства, которыеему дают, все втихую выбрасывает, колоть же себя не дает, якобы боится уколов.Микстуры тоже не пьет. В этом смысле даже хорошо, что там больница такаябедная-пребедная, никто никого особо и не лечит, по принципу «здоровый и таквыживет, а больной всяко не жилец». Ребята, мои осведомители, народ тертый,уверяют, мол, с парнем этим случилось что-то криминальное, а в несознанку ониграет от страха. Я спросила, приходит ли к нему кто-нибудь. Нет, говорят,никого не было… Само собой, вернувшись домой, я немедленно разузнала, не былоли среди лиц, объявленных как пропавшие, Кирилла Туманова. Это его так зовут,нашего красавца, – пояснила дама как бы в скобках, – Кирилл Туманов. Нет, никтоего не ищет. Ну, ты знаешь, я барышня настырная! – Подруга Бергера игривохихикнула. – Что я сделала? Я разузнала по справочной телефон этого Кирилла ипозвонила ему домой. Позовите, дескать, к трубочке… И мне отвечает какая-товальяжная тетенька, видимо, маманя: а Кирилла нет, он неделю назад в Парижуехал на три месяца, вернется только в начале декабря. Как тебе это понравится?

– В Пари-иж?! – ошеломленно протянул Бергер, для которогоэто слово сверкало и сияло, как башни Изумрудного города – для Элли и еедрузей. – Ну, это не шуточки. То есть ты ошиблась, я так понимаю? Обозналась?

– Ничего я не обозналась! – обиделась его приятельница. – Уменя зрительная память абсолютная, раз увидела человека – все,сфотографировала! Это он, Кирилл!

– А ты случайно не позвонила в аэропорт и не разузнала, былли среди пассажиров на Париж такой Туманов? – хмуро спросил Бергер.

– Нет, это сделаешь ты, – ответила дама. – Мне фиг ктоскажет, сам понимаешь. В смысле, по телефону. Вот если бы я туда приехала иначала обольщать направо и налево, тогда конечно! Я бы все узнала, несомневайся! Но тащиться за тридевять земель мне совсем неохота, даже радипрекрасных черных глаз Кирилла. Вот я и решила тебе позвонить и пробудить твоечувство справедливости – выясни, что произошло. В конце концов, это твояработа!

Бергер тяжело вздохнул. О его неприязни к черноокимсмазливым особям мужского пола уже было упомянуто. Вторым раздражителем врассказе его приятельницы стало упоминание о ночном клубе «Барбарис». Так ужвышло, что именно с этим клубом была связана история трагического самоубийстваРиммы Тихоновой, о чем Бергер до сих пор не мог вспоминать спокойно.

Ему очень хотелось сказать: «Я не могу начать работу, покаменя не попросит об этом сам Туманов. У нас так не принято!» Или, к примеру –самое простое! – отговориться занятостью. Ведь он и в самом деле был занят! НеВалентиной Терешковой, понятно, а серьезными делами о подкупленном свидетеле, обеспредельщике-участковом, о шантажистке, которая не дает отцу видеться сребенком, за каждую встречу требует безумных денег, совершенно раздела и разуламужика, который безумно любит дочку… Да мало ли! Лучше делом Симанычева надосуге заняться – в порядке, так сказать, умственного тренинга!

И тут он представил себе парня, которого кто-то накачалводкой и тащит на трамвайные рельсы, хладнокровно обрекая на смерть… Такиевещи, такие вот подлые инсценировки Бергер ненавидел. Он ведь и сам сталжертвой подобной инсценировки!

– Да, может, этому твоему Кириллу моя помощь без надобности,– пробормотал он, хватаясь за последнюю соломинку. – Я, к примеру, приеду, а онскажет: идите-ка вы, господин следователь… Его право, между прочим!

– Слушай, кстати, а когда ты вообще ко мне в гости придешь?– внезапно спросила его подруга. – Ты меня бросить решил, что ли?

Бергер на секунду поднес трубку к носу и зачем-то заглянул внее. Потом снова осторожно приложил к уху.

– Что? – глупо спросил он. – Но ведь ты сказала… ну, у тебяполнолуние, то да се…

– Друг мой, – проворковала дама, – что-то я не припомню,чтобы нам помешало прошлое полнолуние! Да и позапрошлое тоже. В конце концов,мы люди взрослые, теоретически подкованные… да и практически тоже. Есть многоена свете, друг Горацио!

Доселе лежавший под одеялом Бергер нервно привстал. Чтохарактерно, не он один.

– Ну и когда? – выдохнул нетерпеливо.

– А если сейчас? – услышал в ответ такой же вздох – иоткинул одеяло.

Поспешно одеваясь, думал только об одном: какое счастье, чтоэта заводная особа живет так близко от него. Перебежишь парк Кулибина – и вотоно, лучшее в мире времяпрепровождение!

Мелькнула еще мысль о том, что насчет этого Туманова они такничего и не решили.

Махнул досадливо рукой. Что тут решать? Ну что тут можнорешать?! Как сказал кто-то очень мудрый, женщина владычит нами, и чрез нее жепогибаем мы!

Живем как на вулкане. Говорят, в Италии жители маленькихгородков, расположенных у подножия Везувия, засыпают, не ведая, проснутся лиутром вновь, или будут погребены под слоем горячей лавы и пепла, как жителилегендарных Геркуланума и Помпеи. Им ничего не остается делать, как вверять себяПресвятой Деве. Точно так же и мы ложимся с молитвой – с нею и встаем. Каждыйдень тянется невыносимо долго, а между тем месяц пролетел незаметно, словно ине было его.

Пишу, нанизываю какие-то неважные слова, потому что боюсьвыразить на бумаге самое страшное: путь на Париж открыт войскам союзников. Онет, наши войска не разбиты наголову. Новое предательство, подобное измененеаполитанского короля, не воткнуло нож в спину французам. Путь к столицеоткрыл… сам император.