Имидж старой девы - Елена Арсеньева

– По словам месье Зисела, не далее как вчера он проходилмимо вон той двери, – детектив указывает в окно наискосок через улицу – надверь с синей кованой решеткой. Между прочим, это дверь нашего подъезда. –Дама, внешность которой я вам только обрисовал, вышла из дому. Зиселпроследовал мимо нее. В руках у него был бумажник, в который он убрал некоеписьмо, только что им полученное. Содержание письма настолько его озадачило,что он сделался рассеян и не заметил, что положил бумажник не в карман плаща, амимо. Спохватился через мгновение, оглянулся… Бумажника на тротуаре неоказалось. Исчезла и молодая дама. Зисел бросился к двери, – детектив вновьуказал на нашу дверь, – но там установлен, само собой, цифровой замок, а кодЗиселу неизвестен. Какое-то время он покрутился около подъезда, но никто невходил в дом и не выходил оттуда. А Зисел опаздывал – опаздывал на важноесовещание. И он вынужден был уйти, несмотря на то что в бумажнике осталиськредитная карта, водительское удостоверение и двести евро наличными деньгами.Ну и еще несколько визитных карточек месье Зисела. Но самое главное – этописьмо…

Какая чепуха!

– Послушайте, – уверяю его я, приподнимаясь со стула. –Допускаю, что все было именно так и что именно меня ваш Бонифас Зисел виделоколо нашего подъезда. Хотя я его совершенно не помню. Однако это случайноесовпадение! Клянусь вам! Кто-то другой подобрал его бумажник. Кто-то другой, ане я! Налицо сущее недоразумение. А теперь мне, наконец, пора!

– Еще одну минуту, бель демуазель!

Детектив усаживает меня чуть ли не силой. А между темстоликов не хватает, китаезы и их клиенты смотрят на нас выразительно: ведь мыничего не едим, только зря занимаем место в самое горячее время.

Слишком они здесь, во Франции, вежливые! У нас дома ужедавно бы кто-нибудь рявкнул: «Чего расселись?!» – и выручил бы меня из дурацкойситуации, избавил от обвинений в том, чего я не совершала. Ничего нет хуже, чемоправдываться в том, чего не делала!

– Мой клиент, – продолжает Баре, – убежден, что ошибки тутбыть не может. Никто, кроме этой дамы, – выразительный взгляд в мою сторону, –не мог подобрать бумажник. Никто! Но еще хуже, что эта история имелапродолжение. Поздно вечером ему позвонили. Женский голос процитировал несколькофраз из того письма, которое лежало в бумажнике. Как выразился месье Зисел, онедва не потерял сознание. В письме содержалась некая информация о его личных…скажем так, нетрадиционных пристрастиях. – Баре чуть приподнял брови. –Конечно, мы живем в свободной стране, да и вообще, современный мир отличаетсяпричудливостью нравов, однако месье Зисел убежден: если бы содержание этогописьма стало известно его работодателям, он немедленно лишился бы места. Апозвонившая Зиселу женщина сказала, что собирается передать письмо дирекциифирмы, в которой он работает. И потребовала деньги за свое молчание. Большиеденьги! Непомерные, на мой взгляд, просто несусветные!

– Я не стеснена в средствах, спасибо, – отвечаю я заносчиво,но Баре выразительно смотрит на пакет с дешевыми рулетами «Прэнтам», с этиминесчастными рисовыми лепешками по пятьдесят евросантимов пакет… Да и замшеваякурточка моя порядком потерта.

Ну и что? Это моя любимая куртка, я не хочу менять ее ни накакое новье! Хотя впечатление она производит, конечно, не совсем то, какоехотелось бы. К примеру, несколько дней назад я зашла в магазин зонтов (зонтиксломался совершенно!), так хорошенькая приказчица приклеилась ко мне и следилаза каждым моим движением, а я ходила от витрины к витрине, а хозяин магазинапросто-таки откровенно, со сторожевым видом стал в дверях: руки за спину, ногина ширине плеч, просто «Полицейские на страже закона», а не торговец! Ну, я им,конечно, утерла нос как могла, купив самый дорогой – несусветно дорогой! –зонтик от Барклая Саву. До сих пор страшно вспомнить, сколько он стоит. Но чтоже делать, если все вещи, которые мне нравятся, оказываются самыми дороженнымив магазине? Это уж закон природы такой!

Но Баре смотрит на мою курточку, на пакеты… и, вижу,по-прежнему пребывает в убеждении, что я ступила на скользкий путь шантажа,дабы раздобыть немного денег, так сказать, на булавки!

– Бель демуазель, – снова заводит свою песню Баре. – Я вижу,вы упорствуете. Поверьте, я давно бы уже отступился и предоставил вас вашимзаблуждениям, тем паче что мой клиент вовсе не просил меня проводить с вамидушеспасительные беседы. Это уж моя личная инициатива – на правах, так сказать,старого знакомого. – Снова галантный полупоклон. – А месье Зисел требовал, чтобыя выследил вас, выяснил ваш адрес и сообщил ему.

– То есть он решил со мной побеседовать лично? – уточняю я.– Странно… Но если он знает, где я примерно живу, в каком подъезде, осталосьпросто полдела: пройтись по этажам и поискать. Пять жилых этажей, на каждом подве квартиры, а на некоторых вообще по одной. Делать нечего! Зачем ходить кдетективу, платить гонорар… Вы ведь не бесплатно работаете, верно?

– Отнюдь, – кивает Баре. – И вы правы – найти вас Зисел могбы и сам. Но не ищет. Это меня и пугает! Именно поэтому я и взываю к вашемублагоразумию! Он лично не ходит по вашему дому потому, что не хочет, чтобы еговидели, поймите. И я не зря подозреваю, что он явился ко мне, изменив внешностьи назвавшись чужим именем. Опасаюсь, что он убежден: нет гарантии, что послеоплаты требований той дамы шантаж прекратится. Эта особа вполне можетпревратить его в постоянную статью дохода. Зисел не намерен вечно балансироватьна краю пропасти. Что, если он решил пресечь шантаж, избавившись отшантажистки?

– Избавившись от шантажистки? – глупо повторяю я.

– Совершенно верно.

– То есть от…

– Да-да. От вас.

Я хлопаю глазами, потом поднимаюсь и, не говоря ни слова,пробираюсь к выходу. На мое место сразу устремляются как минимум трое. Выхожуиз дверей, и тут снова слышу над ухом знакомый шепоток:

– Мой клиент будет у меня завтра в это же время. Сразу послеполудня. Сегодня или завтра в первой половине дня, когда вам удобно, вы можетеприйти ко мне и вернуть вещи моего клиента. Если угодно, можете предварительнопозвонить. Надеюсь на ваше благоразумие. Жду вас. Оревуар, бель демуазель!

Да пошел ты со своими демуазелями!

Я лечу через дорогу к подъезду, с трудом вспоминаю код, нопро лифт забываю и одним махом форсирую четыре этажа. Я в такой ярости, что,только открыв дверь в квартиру и увидев Маришку с Лизонькой на руках,вспоминаю, что забыла и про багет, и про «Браунис». Так что, по милости этогопожирателя помойного мусора, мы остались без сладкого к обеду! Как двенаказанные девочки!

Что характерно, наказанные без всякой провинности.