Четыре безмерных. Практики для раскрытия сердца - Б. Алан Уоллес

надвигался кривляющийся бес. Отклик должен быть таким же, потому что именно так дело и обстоит. Бесам ведомо, как проявляться, чтобы мы воспринимали их серьезно. Практика любящей доброты представляет собой еще и один из наилучших источников защиты.

Иногда действительно может найтись раздражительный сосед: одна из местных сущностей вам не рада, и тогда приходится с ней разбираться. Именно это случилось с Лобсангом Тензином – одним из лучших известных мне созерцателей. Его духовная биография была необычайна. Он вступил в индийскую армию, потому что хотел убивать китайцев, но затем отказался от этого желания – и тогда ему не осталось ничего, кроме как стремиться к обретению просветления. Он был полностью сосредоточен на этой цели и всю оставшуюся жизнь трудился только над ее достижением. На сто долларов, отложенные с армейской зарплаты, он купил себе зерна и чечевицы. Затем он поднялся в отсыревшую пещеру над Дхарамсалой, чтобы медитировать. На сто долларов долго не проживешь, даже в Индии. Когда провизия кончилась, о нем стали заботиться другие йогины. Все они были небогаты, но он был беднее всех. Люди узнали, что он настроен крайне серьезно и очень успешно продвигается. Он практиковал в этой местности двенадцать лет, постепенно поднимаясь все выше и выше в горы. В конечном итоге он поселился в пещере, до которой от Дхарамсалы нужно было идти в гору пять часов. Раз в год он спускался, чтобы послушать учения Его Святейшества Далай-ламы и закупить еще по мешку зерна и чечевицы. У Лобсанга Тензина был большой опыт взаимодействия с демонами, и он знал, как с ними справляться.

Один из способов с ними совладать – применить просветленную свирепость. Геше Нгаванг Даргье как-то раз отметил: «Если вы думаете, что гневные божества выглядят устрашающе на тибетских изображениях-тханках, вам нужно увидеть их вживую!» Свирепость – это крайнее средство, и она отличается от обычного гнева или личной злобы. Просветленная свирепость проистекает из блаженства и представляет собой проявление сострадания, а не искаженное выражение отчаяния, ярости или фрустрации, вызванной нашим миром. Напротив, это состояние ума, которое от искажений полностью свободно. Осознавая, что именно это в данный момент и необходимо, оно проявляет себя очень мощно. Просветленная свирепость гораздо сильнее искривленного гнева.

От прозрения – к неопосредованному переживанию окончательного

Что мы называем самобытием? Каковы критерии, позволяющие определить, что является и что не является самосущим, – и какую пользу это приносит в практике? Явления могут либо быть самосущими, либо существовать как зависимосвязанные события. Давайте посмотрим, как взаимодействуют между собой эти два варианта. Термин «зависимосвязанное событие (проявление)» имеет в философии мадхьямаки («срединного пути») строго определенный смысл. Если явление – будь то человек, галактика, умственное состояние или что угодно иное – представляет собой зависимосвязанное событие, оно, как объясняется, существует в этой роли тремя способами.

Во-первых, нечто представляет собой зависимосвязанное проявление в том смысле, что возникает при опоре на предшествующие причины и условия. Так, Алан Уоллес – это последовательность зависимосвязанных событий: если бы не существовали мои родители, не было бы и меня. Они существовали первыми, а я – плод их союза. Только об этом и речь: А предшествует Б – и если бы не было А, не могло бы существовать и Б. Если бы явление было самосущим, оно не могло бы нуждаться в предшествующих причинах или условиях. Именно так вот просто термин «самосущее» и понимается в данном контексте.

Второй аспект статуса зависимосвязанного явления касается взаимоотношений между частями и целым или между качествами явления и тем, чему эти качества присущи. Любое явление, которое можно считать существующим, имеет составные части. Если, например, это физическое явление с определенным местоположением, у него есть передняя и задняя части. Оно обладает пространственными измерениями и другими свойствами. Даже то, что не имеет пространственных измерений – например, чувство любящей доброты, – может быть описано с точки зрения своих черт. Любое явление, которое можно опознать, имеет составные части или качества. Разве можно было бы его опознать без них? Скажите, сколько прямо сейчас перед вами находится шморфлов. Понятия не имеете? Может быть, прямо сейчас перед вами их ползает триллион – но вы этого не знаете, ведь сначала я должен вам сказать, что собой представляет один шморфл. Когда я опишу его характерные черты, вы станете искать и скажете: «Вот один из них!»

Мы опознаём явления с помощью их характерных черт или составных частей, и совершенно справедливо утверждать, что они этими частями обладают. У атома есть ядро, есть конкретное число электронов, есть заряд. Это оправданное и достоверное описание. Атом – это зависимосвязанное проявление, потому что он связан со своими компонентами и от них зависит. Если убрать его электроны, его ядро, его заряд и другие характерные черты, ничего не останется. Аналогичным образом я сам зависим от своих ума и тела. Если вы уничтожите это тело, останется продолжающийся поток сознания, но Алана Уоллеса больше не будет. Алан Уоллес умрет, и останется непрерывность, которую с его жизнеописанием будет объединять история. Итак, это второй аспект зависимого возникновения. Если некое явление самосуще, оно самодостаточно и не зависит от каких-либо компонентов или черт. Оно просто существует – само по себе.

Третий аспект зависимого происхождения связан с ролью концептуального обозначения. В процессе опознания некоего явления происходит присвоение концептуальных и/или вербальных ярлыков. Мы обозначаем нечто как атом, или как чувство любящей доброты, или как что угодно иное. В этом процессе ничего онтологического не происходит: то, что я опознаю Кристину, не создает ее в реальности. При этом на уровне опыта, на уровне феноменологии, я, опознавая Кристину, выделяю ее из среды. С визуальной точки зрения, например, я вычленяю из фона цветовые схемы – и теперь Кристину можно увидеть: отдельно от пола, отдельно от одежды. Ее можно узнать как человека, с которым я несколько лет знаком.

В опознании существования какого-либо явления должно участвовать концептуальное обозначение. Говоря, что нечто существует, мы выделяем предмет разговора из того, что им не является. Явления не определяют себя самостоятельно; они не требуют, чтобы мы приписали им одно уникальное обозначение. В противном случае они определяли бы себя сами, а роль обозначающего концепциями ума тогда была бы совершенно пассивной. На самом деле роль сознания, наших умственных способностей, нашей памяти, нашего распознавания по своей природе предполагает участие. Я могу опознавать любое явление несколькими способами; выбирая один из них, я, по сути, очерчиваю границу вокруг конкретного набора свойств. Если бы нечто обладало