Атлас. История Па Солта - Люсинда Райли

«Если, по воле случая, тебе придется читать это, посмотри на звезды и знай, что я гляжу на тебя с небес. И, может быть, пью пиво с твоим папой, ведь я все знаю о вашем детстве.

Моя Алли – Альциона, – ты не представляешь, какую радость ты доставила мне.

Будь СЧАСТЛИВА! Это мой дар тебе.

Тео».

Образ Тео и Па Солта, распивающих пиво с широкими улыбками, доставлял Алли огромную радость. Она знала, как сильно отец одобрял ее выбор, и очень надеялась, что они смогут встретиться в иной жизни. Что там сказала Тигги?

«Он хочет, чтобы ты перечитала письмо».

Алли смотрела на единственное слово, написанное крупными буквами. Ее взгляд тянуло туда как магнитом.

«Будь СЧАСТЛИВА!»

В горле у Алли встал комок. Она подошла к иллюминатору и нагнулась, чтобы посмотреть на звезды.

– Спасибо тебе, Тео. Обними папу за меня.

Она убрала письмо на прежнее место и легла в постель. Алли сразу поняла, что попытки заснуть будут тщетными, поскольку в ее голове стоял оживленный гомон, почище, чем на центральной площади Осло. Она снова взяла телефон и отправила Джеку сообщение.

«Спасибо, что сегодня присмотрел за Бэром. Хороших снов!»

Ответ пришел почти мгновенно.

«Я был рад помочь. Тебе тоже приятных снов!»

Алли посмотрела на страницы дневника, лежавшие на туалетном столике. Ответы находились внутри. Утром сестры договорились прочитать еще по сотне страниц, поэтому она взялась за чтение.

Дневник Атласа

1936–1940 гг.

19

Если случайный читатель погрузится в изучение этих страниц, он может удивиться более чем шестилетнему отсутствию записей и спросить, как могло случиться, что маленький мальчик, который жил в парижском пригороде, теперь, на грани зрелого возраста, находился в новом европейском городе. Это весьма бурная история. По правде говоря, за последние шесть лет я часто вел дневниковые записи. Вероятно, их содержание могло показаться чересчур сентиментальным для некоторых литературных вкусов, но они оставались хроникой радостей, пережитых во время моего пребывания во Франции. К сожалению, я вынужден сообщить, что эти записи остались в доме Ландовски после того, как я был вынужден внезапно и несвоевременно уехать оттуда в силу обстоятельств, возникших в результате моей тяжкой ошибки, когда я открыл рот и заговорил.

Хотя я пишу эти строки в 1936 году, в восемнадцатилетнем возрасте, я понимаю, что с моей стороны было бы небрежностью оставить такой большой пробел. Разрешите объяснить. С 1930 по 1933 год жизнь в Париже продолжалась для меня во многом так же, как в предыдущие два года: я помогал мсье Ландовски и мсье Бройли в мастерской и посещал уроки мсье Ивана в консерватории, как делала и Элле. По мере нашего взросления, наши строгие блюстительницы, мадам Ганьон и Эвелин, предоставляли нам все большую свободу действий. По утрам мы безмятежно коротали время за кофе в парижских кафе, а по вечерам гуляли по улицам и каждый раз находили новые архитектурные подробности, пробуждавшие восторг и увлечение. Мое решение заговорить в тот день перед Рождеством действительно помогло расцвету моих отношений с Элле… кто бы мог предсказать это? Я был счастлив читать ей вслух во время наших пикников и интересоваться ее мнением обо всех аспектах моей быстро налаживавшейся жизни. Увы, это самое решение привело к беде.

Однажды утром в начале 1933 года, когда мы были в мастерской, мсье Ландовски сделал объявление:

– Господа, у меня есть новости! Они довольно важные, поэтому слушайте внимательно. Наше совместное плавание подошло к концу.

– Мсье Ландовски? – произнес Бройли с внезапно побледневшим лицом. В конце концов, он принял решение уехать из Рио, чтобы продолжать свою карьеру в Париже.

– Сегодня утром я получил предложение занять должность директора Французской академии в Риме!

Бройли промолчал. Я тоже встревожился, поскольку мсье Ландовски обеспечивал мне еду и крышу над головой, но самое главное – щедро оплачивал мою учебу в консерватории.

– Мсье Бройли, вам нечего сказать?

– Прошу прощения, мсье. Примите мои поздравления. Они сделали прекрасный выбор.

Я присоединился к поздравлениям Бройли с широкой, немного натянутой улыбкой и вежливо зааплодировал.

– Спасибо, господа. Только представьте, они выбрали меня! Какое место и какое жалованье!

– Мир оскудеет без вашего таланта, мсье, – с неподдельной печалью произнес Бройли.

– Ох, друг мой, давайте обойдемся без глупостей. Я все равно останусь скульптором. Я всегда буду заниматься скульптурой! Но главная причина моего согласия занять эту должность состоит в том, что… Полагаю, это вина и заслуга нашего юного друга. – Ландовски указал на меня, упиваясь моим потрясением. – Я имею в виду, что получил огромное удовольствие, как творческое, так и личное, наблюдая за успехами Бо в последние несколько лет. Мсье Иван сообщил, что он имеет все задатки будущего виртуоза-виолончелиста. И все это сделал мальчик, который едва мог встать на ноги, когда я впервые увидел его! Честно говоря, я немного завидую твоему учителю, Бо. Хотя я помогал тебе материально, но сожалею о том, что кто-то другой развивал твои художественные таланты. Поэтому я надеюсь, что во Французской академии я смогу развивать таланты других молодых людей в моей области.

Моя натянутая улыбка стала искренней.

– Это замечательное намерение, мсье, – мрачно сказал Бройли.

– Не надо так печалиться, мой дорогой Бройли! – Мсье Ландовски подошел к своему помощнику и положил руку ему на плечо. – Ты правда подумал, что я оставлю тебя без ничего? Перед тем, как принять предложение, я договорился с нашим коллегой, мсье Бланшеттом из Школы изящных искусств. Через неделю, когда я уеду в Рим, ты займешь должность младшего педагога.

– Правда, мсье? – Бройли распахнул глаза.

– Да. Бланшетт был чрезвычайно доволен, когда получил рекомендательное письмо от меня. Это прекрасное учреждение, и ты будешь отличным преподавателем. Они, определенно, будут платить тебе больше, чем я, и это еще мягко сказано. У тебя появится регулярный доход и возможность продвижения.

– Спасибо, спасибо, мсье Ландовски! – Бройли энергично пожал руку своего учителя. – Я никогда не забуду, что вы для меня сделали.

– Ты это заслужил. В конце концов, я вряд ли закончил бы Христа-Искупителя без тебя… – Ландовски еще раз пожал руку Бройли и подмигнул ему. – Твой труд останется в веках.

Потом он повернулся ко мне.

– Юный Бо! Твоя жизнь не претерпит значительных изменений. У меня нет планов по продаже этого дома, и, разумеется, мы будем возвращаться на летние каникулы, а также на Рождество. Многим слугам придется уйти… но Эвелин останется. Это тебя устраивает? – Я