Триумф Сета - Жеральд Мессадье

Она протянула Анкесенамон сложенный лист папируса, на котором было написано:

«Только для царицы Анкесенамон».

Она развернула папирус.

Меритатон была права. Шабака в опасности. Аменхотеп и я будем также в опасности. Я храню тебя в моем сердце.

Анкесенамон лишилась дара речи.

— Она уехала, — вымолвила она.

Сати покачала головой.

— Она правильно сделала.

— Но куда? И оставила меня одну! Одну! — вскричала Анкесенамон.

Сати приложила палец к губам.

— Никому не надо об этом говорить. Дай им время отъехать как можно дальше.

Анкесенамон растерянно посмотрела на кормилицу. Сати была права. Надо было дать беглецам время скрыться.

— Но как мы это утаим?

— Ты скажешь, что они отправились на прогулку на «Славе Амона». По прошествии нескольких дней ты притворишься удивленной из-за того, что корабль до сих пор не вернулся. Сейчас я принесу тебе молока.

Анкесенамон проделала сто шагов по комнате. Одна! Отныне она осталась одна! Узница дворца. Она снова взяла записку сестры: «Меритатон была права».

Шабака чувствовал угрозу своей жизни. И если бы сестра стала вдовой, Хоремхеб попытался бы с нею сочетаться браком, так как она была царевной. «Аменхотеп и я будем также в опасности».

Возвратилась Сати, неся чашу с молоком и блюдо с хлебцами и фигами.

— Поешь, — сказала она. — Тебе надо набраться сил. И ни слова своей тете.

— Почему?

— Чем меньше она будет знать, тем будет для нее лучше. И не забывай, что Мутнехмет все же связана с Хоремхебом. Радуйся, что этой ночью ты была одна.

Стало быть, Итшана она не должна посвящать в тайну.

— Сожги это послание, — посоветовала Сати.

Анкесенамон протянула ей лист и смотрела, как пламя лампы съедает прощальные слова сестры, и от прошлого остаются лишь пепел и дым.

Она пила молоко маленькими глотками и размышляла над случившимся. Вдруг она словно опомнилась и пошла в комнату Нефернеруатон. Все ценные вещи исчезли, а также большая часть одежды. Беглецы должны были подготовиться к своему побегу, им на это потребовалось, по крайней мере, два дня.

Кормилица продолжала спать — очевидно, они дали ей снадобье. В десять часов раздался крик. Она прибежала взволнованная в комнату царицы:

— Твое величество! Твое величество! Ребенка нет! Царевна…

Как раз вошла Мутнехмет. Она тоже была взволнована. Анкесенамон смерила взглядом кормилицу:

— Ты что, забыла? Моя сестра вместе с супругом и ребенком уехала в Мемфис, у царевича Шабаки там дела. Они возвратятся через несколько дней.

У нее в голове внезапно созрел план: она превратит бегство своей сестры в подводный камень для Хоремхеба.

Кормилица смотрела на нее, оторопев.

— В Мемфис? Без меня?

Царица принялась смеяться.

— Она тебя не предупредила? Она взяла другую кормилицу в поездку. Успокойся и запомни на будущее: поменьше надо спать.

Кормилица ушла, пристыженная и сбитая с толку. В этот момент Анкесенамон вспомнила, что Шабака убирал драгоценности из комнаты покойного Ая. Разумеется, он их тоже захватил с собой.

«Тем лучше, — подумала она. — Это не достанется Хоремхебу!»

Внезапно она вспомнила: через двенадцать дней должны состояться похороны Ая. Хоремхеб и Рамзес, не говоря уже о придворных, заметят отсутствие Нефернеруатон и Шабаки. Она решила дать беглецам хотя бы четыре или пять дней, чтобы те могли добраться до того места, которое выбрали. Только после этого она станет проявлять беспокойство.

— Но что они собираются делать в Мемфисе? — спросила Мутнехмет.

— Не знаю, насколько я понимаю, у Шабаки там дела, связанные с долговыми обязательствами.

Она считала, что он намерен отправиться в страну Куш, и обрадовалась тому, что отвела все подозрения, указав северное направление. Навестит ли беглец наместника Гую? Тот был другом Ая. Но будучи очень осторожным, Шабака усомнится даже в нем.

Бесчисленное количество торговцев пересекали границу в обоих направлениях. Этот был черным, как и таможенники, которые высовывались, будто крысы, в окошки, проделанные в высоких зубчатых стенах, защищавших границу. Он дал монету. Они его пропустили вместе с двумя мулами, на одном из которых сидело самое очаровательное создание, какое они когда-либо видели, с ребенком на руках; она называла мужчину Марги, то есть «лекарь». Без сомнения, торговец из Фив спускался по реке, чтобы покупать золото, терпентинное и эбеновое дерево, слоновую кость и экзотических птиц.

Добравшись на корабле до первого водопада, он купил мулов. Он возвращался в страну своего детства с четко определенной целью: обосноваться на берегу моря, за пределами тех территорий, которые контролировала армия Хоремхеба. Супруга с ним в этом согласилась. Теперь они излечатся от смертоносного блеска дворцовых великолепий.

Две Земли, живущие по указке Хоремхеба, стали совсем иной страной.

Смелая душа должна принять то, что в жизни есть свои сезоны, правда, все они именуются «Прошлое».

Когда до похорон оставалось девять дней, Анкесенамон вызвала Уадха Менеха.

— Моя сестра принцесса Нефернеруатон уехала в Мемфис вместе с супругом неделю назад и почему-то задерживается. Пусть направят посланца в Мемфис, во дворец, где она находится. Необходимо поторопить ее с возвращением. Нам еще кое-что надо обсудить.

Пришедший в смятение Главный распорядитель церемоний выкатил глаза.

— В Мемфис? Как она туда добралась, твое величество?

— Но… без сомнения, на «Славе Амона».

— Прости меня, твое величество, но «Слава Амона» стоит у набережной с начала паводка. Я расспрошу начальника хозяйственной службы, но, насколько мне известно, никто не заказывал поездку в Мемфис.

Анкесенамон нахмурила брови и продемонстрировала все признаки беспокойства, какие только пришли ей в голову.

— Что это означает? — пробормотала она. — Расспроси всех, кто может что-нибудь знать, и возвращайся ко мне с отчетом.

Минутой позже Уадх Менех, на этот раз чрезвычайно взволнованный, возвратился вместе с начальником хозяйственной службы.

— Твое величество, — сказал тот, — «Слава Амона» пришвартован у набережной, ни царевна Нефернеруатон, ни царевич Шабака не отдавали указаний о подготовке судна для поездки в Мемфис. Когда царевна уехала?

— Вот уже восемь дней прошло с тех пор.

Она проделала свои сто шагов, как будто охваченная волнением.