Мария Стюарт - Родерик Грэм

1 сентября 1563 года Мария и ее свита прибыли в замок Крейгмиллар неподалеку от Эдинбурга. Она и не подозревала, что ее уже поджидали инструкции Елизаветы. Члены королевской свиты спешились во дворе и поднялись в главный зал, слуги Марии отправились готовить покои королевы, а она сама отправилась ужинать. После ужина Мария приняла Морея, Летингтона и Рэндолфа, предъявившего ультиматум своей королевы. Поначалу Мария как будто не поняла, о чем идет речь, и потребовала письменной декларации, четко обозначающей намерения Елизаветы. Теперь вопрос о браке превратился в затянувшуюся игру «кто первым моргнет». В ноябре Елизавета слегка увеличила давление и рекомендовала следующее: Мария должна выйти за «подходящего дворянина, уроженца нашего острова». Английская королева провозгласила, что «сыновья Франции, Испании или Австрии не могут быть сочтены подходящими». Наконец, она открыто пригрозила, «что право Марии на корону Англии зависит от ее брака». На тот случай, если Мария готова предпочесть эрцгерцога Карла, Елизавета давала ей знать, что сама не отвергнет его предложения. Елизавета без всяких угрызений совести давала обещания, которые не собиралась выполнять.

Большая часть этих махинаций совсем не интересовала Марию, которая охотилась и скакала по прекрасным долинам своей страны. Она не ожидала от брака ничего другого, кроме династического союза, подкрепленного рождением принца, а ее первый брак показал, что, если бы она произвела на свет дофина, ее роль на этом бы закончилась. Она не спешила выполнять ожидаемую всеми, как она прекрасно знала, миссию производительницы. Однако когда она вернулась в Эдинбург, то обнаружила, что Нокс в ее отсутствие не терял времени. Он сочинил молитву, которую надлежало читать всей семьей после благословения: «Избави нас, Господи, от оков идолопоклонничества. Спаси и сохрани нас оттирании иностранцев». Нет сомнений в том, что те члены свиты Марии, кто оставался в Холируде, нарушили соглашение с лордом Джеймсом и служили мессу не в королевской часовне, а открыто — в аббатстве. 15 августа толпа, возглавляемая Патриком Кранстоном и Эндрю Армстронгом, ворвалась туда и прервала церемонию. Получив такие известия, Мария высокомерно приказала арестовать их за «умышленное преступление, проникновение в чужой дом, насильственное проникновение во дворец и осквернение его». Нокс столь же высокомерно написал своим главным сторонникам, призывая их созвать в Эдинбурге конвокацию и воспротивиться практике служения мессы в часовне Марии. Суд над Кранстоном и Армстронгом был отложен, и о нем в конце концов забыли, но Мария сочла письмо Нокса изменой, и его опять вызвали в Холируд. 21 декабря 1563 года он встретился с Марией в последний раз.

В тот день Нокс прибыл с таким количеством сторонников, что они не поместились в приемном зале и заняли два лестничных пролета, а также внутренний двор дворца, в то время как члены Тайного совета расселись за столом, напротив которого с непокрытой головой стоял Нокс. Затем они поднялись и приветствовали Марию, вошедшую в зал с «немалой торжественностью». Ее сопровождали Летингтон и молодой лорд Максвелл[58], они сели по обе стороны от королевы и нашептывали ей советы. Ко всеобщему удивлению, она взглянула на Нокса и засмеялась, сказав: «Этот человек заставил меня плакать, а сам не пролил ни слезинки. Посмотрим, смогу ли я заставить его плакать». Затем Ноксу показали несколько писем, подтвердили, что они принадлежат ему, и приказали прочесть их вслух. Потом Мария спросила советников, считают ли они письма доказательством измены. К ее ужасу, Рутвен указал, что, поскольку, будучи пастором церкви Сент-Джайлс, Нокс регулярно созывал конвокации, письма не могут считаться изменническими. Мария резко прервала Рутвена и велела Ноксу отвечать на обвинение в том, что он вменил своей правительнице в вину жестокость. Нокс отрицал свою вину, однако заявил, что жестокость имела место, хотя и была совершена не ею, но «смердящим папистом», настроившим ее против чистых людей. Мария предупредила его, что он не на проповеднической кафедре. Нокс парировал, заявив, что находится в месте, где обязан говорить правду, тем самым поставив Марию в незавидное положение, поскольку она сама навлекла на свою голову последовавшую за этим тираду. Нокс продолжал, приводя длинные цитаты из Библии, подтверждавшие, что боговдохновенных проповедников преследовали. Летингтон качал головой и улыбался, восхищаясь виртуозной способностью Нокса дискутировать в лучших традициях средневековой схоластики. Затем он шепнул на ухо Марии, что она проиграла спор. Мария взорвалась, однако Летингтон сказал Ноксу: «Вы можете вернуться домой на эту ночь». Совет проголосовал, и подавляющим большинством Нокс был оправдан. Мария в ярости выбежала из зала.

Со стороны Марии было глупо пытаться судить Нокса, вероятно, вопреки совету Л етингтона. Последний, должно быть, порадовался, когда Мария воочию увидела, что случается, если игнорировать его наставления. У Марии не было причин провоцировать столкновение, и если бы она продолжала придерживаться своей политики невмешательства, то не получила бы в ответ ужесточения позиции реформистов.

1563 год выдался тяжелым, и Мария явно предпочла бы забыть его. Сразу после двадцать первого дня рождения она слегла с сильной болью в правом боку и оставалась в своих покоях во время празднований Рождества и Нового года. Королева утверждала, что «подхватила простуду во время долгой церковной службы», однако Рэндолф, которого неизменно поддерживал Нокс, полагал, что болезнь происходит от усталости, вызванной ночными танцами.

Что касалось вопроса о браке, Рэндолф сообщал о следующей личной беседе, состоявшейся 21 февраля: «Иногда она любит поговорить о браке. Обычно она предпочитает вдовство, порой говорит, что выйдет замуж за того, кого выберет, порой — что за ней никто не ухаживает». Рэндолф просил ее хотя бы оказать милость четырем Мариям, которые ради нее дали обет не выходить замуж. На самом деле Мэри Ливингстон была уже замужем, и еще две Марии выйдут замуж раньше своей госпожи.

Комментарии Марии весьма откровенны для королевы, до того избегавшей сопровождающей власть ответственности. Мария жила в то время, когда женщину определял статус жены. Конечно, были и три великих исключения — Екатерина Медичи, Диана де Пуатье и Елизавета I, но в целом незамужние женщины представляли интерес постольку, поскольку были потенциальными женами, а относительная важность жены зависела от влиятельности мужа. С другой стороны, считалось, что вдовы уже исполнили свой долг перед обществом и потому их можно предоставить самим себе. Тот факт, что вдовы часто были финансово независимыми и властно вмешивались в жизни младших родственников, выделяет их в особую категорию, находившуюся вне нормальных общественных структур. Мария полагала, что не обязана предпринимать дальнейшие усилия, чтобы утвердить собственную личность, но могла просто наслаждаться жизнью, танцуя, пируя и охотясь.

Кроме того, желание Марии «выйти замуж за того, кого она сама выберет», было совершенно нереализуемо в силу ее положения и религиозных пристрастий, но поскольку она с детства привыкла прислушиваться к советам других, то не склонна была проявлять свою волю, если не считать мелких и незначительных дел.