Три грани мизерикорда - Анна Волошина

– Зачем я пришёл? – задумчиво проговорил, наконец, Алекс. – Кажется, за тем, чтобы предложить вам спину, чтобы вы могли спрятаться за ней. И только здесь понял, что вы не нуждаетесь в спине, разве что в дружеской руке, на которую можно опереться. Чем я могу помочь вам, Агата? Не как мужчина – как друг?

– Тем, что вы умеете, а я – нет, – ответила она не задумываясь. – Управляйте кораблем, Алекс. Там, на Дине, я смогу спокойно делать свою работу, если буду знать, что над головой «Ревель», а в рубке – вы.

Фон Строффе лихо щелкнул каблуками и коротко склонил голову:

– Сделаю всё от меня зависящее.

– Как и я. Как и все мы. Спасибо, Алекс. А теперь – не поужинать ли нам? Я совершенно забыла позавтракать, да и с обедом не сложилось…

Пилот развернулся к двери и сделал приглашающий жест:

– После вас, meine traumfrau[9].

Платина проснулся и не сразу сообразил, где находится. Такое бывало с ним не слишком часто, но всё-таки бывало, поэтому Кондовый некоторое время полежал, собираясь с мыслями. Судя по состоянию постели, его сон был неспокойным, но что снилось… нет уж, лучше не пытаться вспомнить. И вообще – к черту, надо вставать!

С трудом обнаружив свои штаны в груде сваленных в ногах кровати одеял и простыней, он кое-как привел себя в порядок и отправился туда, где пахло кофе и звучали веселые голоса. Следовало позавтракать и поинтересоваться ближайшими планами. Однако, войдя в гостиную, Варфоломей остолбенел.

Первое, что он увидел, был стоящий почти посередине комнаты шезлонг, над которым нависала сложная осветительная конструкция. В шезлонге возлежала обнажённая Агата. Руки её покоились на подлокотниках, ступни босых ног стояли на полу по обе стороны от шезлонга. Между широко разведённых бедер сидел на коленях человек – судя по контуру тела, мужчина – на первый взгляд такой же голый, как и девушка. Правда, несколько секунд спустя закатец разглядел тонкую полоску стрингов и прозрачные завязки фартука на талии. Если на шее и были такие же завязки, они скрывались под собранными в богатый хвост золотистыми волосами.

У изголовья шезлонга пристроился на высоком барном табурете Франц. Непривычно оживлённый, помощник Кертиса держал на растопыренных пальцах левой руки поднос с двумя плошками. В первой была спелая клубника, во второй, судя по всему, взбитые сливки. На глазах завороженного сюрреалистической картиной Платины Спутник, облаченный ради разнообразия в белую безрукавку, штаны и лёгкие туфли на босу ногу, обмакнул ягоду в сливки и поднес её ко рту лежащей Агаты.

Девушка потянулась губами за угощением, мужчина, забавляясь, отвел руку в сторону и оба расхохотались к величайшему возмущению третьего участника сцены.

– Франц, – капризным голосом произнес он, – ты мне мешаешь. Если ты не прекратишь отвлекать Фриду…

– Успокойся, Фил, – продолжая смеяться, Спутник позволил-таки губам Агаты поймать клубничину, – я больше не буду. Долго еще?

– В том-то и дело, что совсем чуть-чуть. Пара штрихов. Секундочку… всё. Можно вставать.

Обладатель золотистых волос первым слез с шезлонга, небрежным жестом бросил на пол мольберт и протянул руку Агате. Та поднялась с удивительным, совершенно не соответствующим обстановке, достоинством, и только тут, должно быть, обратила внимание на застывшего в дверях Варфоломея.

– А вот и ты! – воскликнула она, принимая картинную позу. – И как тебе?

Платина только головой покачал. Татуировки Агаты он помнил ещё с Волги: ветка орхидеи на левой голени и одинокий цветок на правом плече. Теперь же оранжерея пополнилась. Цветущие ветви украшали обе ноги, поднимаясь через колени по бедрам к пупку, и снова расходились, захватывая груди, к плечам, откуда спускались до кистей рук.

Натюрморт – или пейзаж? Ну не знаток он живописи, не знаток! – был что надо.

– Полагаю, нашему клиенту понравится, – улыбнулась довольная произведенным впечатлением Агата. – А ты как думаешь?

– Понравится-понравится, – влез в разговор художник, стаскивающий в эту минуту фартук. – Ты удивительно хороша сейчас. И будешь ещё лучше, если правильно оденешься.

– Вот это новость, Фил! – с легкой насмешкой отозвался так и не слезший с табурета Франц; клубнику со сливками он теперь с видимым удовольствием лопал сам. – Я, признаться, полагал тебя ценителем исключительно мужской красоты…

– Я ценю красоту как таковую, Франц, – сварливо отозвался Фил. – И всегда рад видеть произведение искусства или участвовать в его создании.

– Франц! – Агата с деланным недоумением повернула голову к веселящемуся Спутнику. – Мне показалось, или меня сию минуту обозначили средним родом? Да ещё и неодушевлённым?

– Не обращай внимания, лапочка. Филу трудно использовать слова и местоимения женского рода, когда речь заходит о красоте.

Девушка пренебрежительно фыркнула и подошла к стойке бара, гипнотизируя взглядом стоявшую на ней кофейную чашку.

– Фил, когда я, наконец, смогу пользоваться руками?

– Минут через пятнадцать, – проворчал художник. Пухлые, почти девичьи губы неодобрительно поджались. – Франц, заканчивай ржать и напои девушку кофе. Одежду принесли? Лицом имеет смысл заниматься только после того, как Фрида оденется.

– Привезли. А с Карлом ты пока не хочешь поработать?

Фил обернулся, окинул Варфоломея оценивающим взглядом и отрицательно покачал головой.

– Нет. Это бессмысленно, исходный материал не тот. Я не сапожник, – художник махнул рукой и налил себе белого вина из придирчиво выбранной бутылки, вынутой из ажурного стального поставца.

– Видал сноба? – Франц перестал улыбаться и подошёл к Агате. Несколько секунд спустя он уже осторожно держал чашку у ее губ, следя за тем, чтобы кофе не пролился на кожу. – Одевайся, парень. Вон пакеты, в углу, твой – белый. Сейчас Фрида подсохнет, Фил ей мордочку нарисует, и посмотрим конструкцию в сборе.

Из рубки доносилась отчаянная брань на интере. Трейси мало того, что прилетел сам, так ещё и дядюшку приволок. И теперь Эдвард Молбери ругался с Максом Заславским.

Поводом для стычки служила, насколько понял Варфоломей, уверенность Капитана Неда в необходимости дополнительного прикрытия с воздуха. Каковое он и готов был обеспечить в любое время и в любом объёме. Вплоть до пары эсминцев и эскадрильи тяжелых аэрокосмических истребителей прямо сейчас. Что характерно, обе высокие договаривающиеся (или докрикивающиеся) стороны прекрасно понимали, судя по всему, что прав Макс, а вовсе даже не Нед. Но менее раскалённой атмосфера не становилась. Платина покосился на Агату, поймал насмешливый взгляд и почти незаметное пожатие плечами, и решительно двинулся вперёд – прекращать безобразие.