НАТАН. Расследование в шести картинах - Артур Петрович Соломонов

женщин? Я мирился с обратной стороной ваших достоинств. Вы же не хотели знать никаких обратных сторон, а они есть у всего, тем более — у таланта.

Я талантлив. А что поделать?

Не вижу смысла скрывать это неотступное ощущение.

Талант вдруг сверкнет, и что-то забеспокоится в женщине, до этого чувствовавшей себя в полной безопасности. И вдруг: кто-то представляет опасность! Пусть вот этот — небритый и худощавый, с телом, не обещающим никаких особенных удовольствий, но ведь я помню, как сверкнуло? Ведь сверкнуло же?

Попав под обаяние таланта, женщины расстегивали и распахивали, смотрели вдаль и вбок, искали что-то, снимали, еще снимали, а наутро…

Да что говорить, талант в первую очередь морочит голову его обладателю. Жертвами — случайными — оказываются те, кто находится рядом в момент твоих напряженных разборок с самим собой. И в поисках нового аргумента, нового поворота событий ты внезапным жестом призываешь в свою жизнь новое лицо, новую героиню, новое тело, а наутро… В конце концов, что такое утро по сравнению с ночью? Может быть, как раз оно недоразумение, а не ночь?..

Оставим в покое Кьеркегора?

Поперхнувшись глотком мартини и не прекращая любоваться вашей ладонью, я вспомнил слова Кьеркегора: «Лишь тот, кто познал тревогу, находит покой, лишь тот, кто спускается в подземное царство, находит возлюбленную, лишь тот, кто поднял нож, обретает Исаака». Перефразируем: только тот, кто развелся, готов к свадьбе, лишь тот, кто разделся, одет воистину…

Это звучит обнадеживающе для тех, кто ищет надежду — пусть не в реальном, так в идеальном мире. Я же, — и тут мой голос наполняется гордостью, — не нуждаюсь в надежде, я решительно продолжаю карьеру соединителя противоположностей. А потому не могу быть ни счастлив, ни несчастен. Таков мой выбор.

А помните, что я сказал вам, когда мы катались на американских горках, и вдруг остановились на самом верху этой адской карусели? Мгновение тишины, визг женщин и даже нескольких мужчин прозвучали до вашего вопроса. Вы, раскрасневшаяся от страха и такая хорошенькая, спросили меня, верю ли я в Бога. Вопрос был закономерен: мы могли упасть и разбиться в лепешку. Пардон, в лепешки (а то и здесь вы заподозрите меня в эгоизме).

Я ответил: «Я верю в противоречие». Да, это было не к месту, это было пижонством. Но я вторил вам, ведь ваш вопрос был не только пижонством, но и вопиющей пошлостью. Но, самое забавное, я говорил правду. И вспоминал при этом седобородого праотца. Именно в противоречие верил Авраам, который три дня в полном молчании вез своего сына, чтобы принести его в жертву.

Быть может, каждый способен ощутить частицу того, что чувствовал Авраам, когда занес нож над сыном, не в силах ни ослушаться своего Бога, ни убить Исаака. Авраам знал, что в этот миг сойдутся противоречия — и его сын останется жив, и он выполнит веление Бога. Непостижимый, великий парадокс заключается в том, что именно так все и вышло.

Снизим уровень и скажем так: можно хотеть соединиться, чтобы расстаться вконец… Можно одним жестом закрыться и открыться? Бывает, что в одной точке сходятся любовь и ненависть, желание быть вместе и острое чувство необходимости разлуки? Бывает ли, что побег и движение навстречу — одно и то же? А если пытаешься рассечь этот узел, распадаются чувства, и они уже мертвы. А если ты проживаешь ежесекундно эту изнурительную алхимию чувств, то однажды замечаешь, как любовь становится черной, но не теряет своей силы. Бывает ли нежная жестокость, жестокая нежность? Источник моей жестокости и нежности — один, и он глубок, и мне жаль, что вы отказались от этого приключения. Никто не предложит вам ничего, равного по глубине. И опасности.

Ускользнуть

И сейчас, когда моя любовь преобразовалась в светлую печаль, я бы хотел оставить вам завет: не забывайте чистить зубы перед тем, как ложиться в постель с новым любимым. Быть может, он не так влюблен, как я? Быть может, у него не хватит фантазии, чтобы преобразить этот запах в совсем иной?

Зная вашу ранимость, предостерегаю вас. Я так же мог бы вам дать еще несколько бесценных гигиенически-психологических советов, но лучше вам подорваться на этих минах самой. Я предвкушаю скандалы и кровавые разборки, к которым приведет ваша — назовем это так — оригинальность.

Да, конечно, я просто-напросто брешу, но почему бы не поселить в вас червячок сомнения? Получилось, я надеюсь?

…Да-да, вы правы, я снова заболтался, давайте вернемся в кафе. Хотя, мне кажется, вы уже бросили читать это письмо. Но сохраните и прочтите — несколько мужчин спустя…

Вы почувствовали, как легко можно приблизить того, кто вас все еще любит — пусть даже силой оскорбления и ненависти. И была близость. А наутро… Весеннее, стрекочущее птицами, зеленеющее деревьями утро… Со смехом, удивлением и равнодушием вы дали понять, что все случившееся было вам столь же безразлично, как цвет простыней, на которых вы лежали. Лежали… Да, все движения и положения вашего тела до сих пор вызывают в моем теле ломоту желания.

Когда вы позволили себя поцеловать и отвезти, и положить, и лечь сверху, вы победили. Если бы вы водрузили меж нами стену, вы бы оставили наше прошлое неприкосновенным, и тем самым дали бы ему шанс вернуться во всей непостижимости и красоте. Но вы отправили наше сближение в область незначительного и случайного. А для того, кто пытается расшифровать каждый ваш жест, во всем видит намек и подтекст и всегда ищет что-то большее — согласитесь, такой факт оглушителен.

И тогда я понял, одно из моих сердец — то, которое хранило вас — разбито. До той минуты, когда я поцеловал вас, оно было невредимо, и даже разлука не расколола его.