Приют гнева и снов - Карен Коулс

пахнет, здесь Диамант и Такер, хоть она и отступила к стене. Пусть так, но переживать точно не стоит.

– Вопреки вашим стараниям Мод чувствует себя достаточно хорошо, чтобы продолжать лечение. – Диамант пристально смотрит на него.

Свет из окна падает на лицо Уомака. Такая странная бледность, его лицо приобрело восковой пепельный оттенок, как у мертвеца.

– Гипноз не подходит для этого пациента.

Глаза Диаманта расширяются.

– Не подходит? Гипноз? А ваши грубые чистки и насильственное кормление – подходят?

Лоб Уомака морщится. Он вытягивает руку с зажатой в ней цветочной тетрадью и трясет ею.

– Грязь – фантазии развращенного ума.

– Воспоминания, – возражает Диамант. – Именно это послужило…

– Ее психоз вызвал вспышку насилия всего несколько дней назад, – перебивает его Уомак.

– Да, потому что вы забрали ее блокнот, – парирует Диамант.

Уомак хрипло смеется.

– Насилие. Психоз. Я этого не потерплю. Поняли меня? – Он достает из кармана сложенный пополам лист и бросает его Диаманту. – Решением комиссии посетителей гипноз запрещен.

Лицо Диаманта бледнеет, когда он разворачивает бумагу и читает ее. На его виске пульсирует жилка.

– А что с моими остальными пациентами? Могу я продолжить их лечение или слепо применять к ним испытанные и проверенные – не говоря уже об их бесполезности – применяемые методы?

Какое-то время Уомак смотрит на Диаманта. Капля пота скатывается по лбу и капает на левое ухо. Он утирает ее тыльной стороной руки.

– Можете продолжать работу с остальными пациентами. – Он достает из кармана грязный носовой платок и утирает лоб. – Что касается Мэри, то гипноз принес ей больше вреда, чем пользы. Я запрещаю вам его, слышите? Категорически запрещаю.

Он разворачивается на каблуках и распахивает дверь.

– Вы привезли сюда Мод, если я не ошибаюсь? – спрашивает Диамант.

Уомак оборачивается и моргает.

– Возможно, меня ввели в заблуждение.

Уомак смотрит на меня.

– Я привез Мэри сюда.

– От ее нанимателя, я полагаю?

– Нет. – Челюсть Уомака напрягается. – Я приехал по просьбе викария прихода в нескольких милях к западу отсюда. У Мэри был психоз с галлюцинациями. Она сорвала службу и напугала прихожан.

Правда? Я помню церковь, да, церковь, и лица, и нестройную музыку.

– К моему приезду она уже была в бреду, мокрая насквозь, видимо, потому что пыталась утопиться в реке. Это уже вошло у нее в привычку.

Нет-нет, я бы никогда такого не сделала. Но там и правда была вода, и платье липло к ногам, и водоросли. Неужели я и правда пыталась покончить с собой? Поэтому я проклята?

– Думаю, вы найдете мои действия абсолютно корректными. – Губы Уомака кривятся. – Она держит тебя за простака, дружище. Ты и правда этого не видишь? Она сочиняет истории для тебя, а ты настолько глуп, что веришь им.

Он исчезает в коридоре, оставляя распахнутой дверь.

Никто не решается нарушить тишину после его ухода. Такер встает и закрывает дверь с тихим щелчком.

Диамант переводит взгляд на меня.

– Это правда? Что случилось в церкви?

Я пожимаю плечами.

– Там была церковь. Больше я ничего не помню.

– Что же привело вас к такому расстройству? – Он постукивает по столу, тук-тук-тук. Он читает мои записи и поднимает глаза. – Смотрители говорят, что вы постоянно слышите часы и колокола. Это правда?

– Да, – говорю я и тут же торопливо добавляю: – Я знаю, что они не настоящие. – Только бы он не подумал, что я брежу.

– Можете вспомнить, где вы слышали такие часы?

– Часы есть повсюду.

– Несомненно.

Он ждет.

– У меня дома были такие, в прихожей. Помню их тиканье тем утром… утром, когда я обнаружила моих… моих… – Я сглатываю, сжимаю руки до белых костяшек. – Моих братьев.

– А колокол? – спрашивает Диамант. – Что за колокол вы слышите?

Я и сейчас слышу этот зловещий звон.

– Он медленный и глубокий.

– А! – Он откидывается на спинку стула, будто его осенила догадка. – Вы бы назвали его похоронным? – Диамант записывает что-то на полях своего блокнота. – Вы чувствуете себя виновной в смерти вашего нанимателя…

Не могу оторвать взгляд от пола.

– Это не ваша вина, Мод. – Теперь его голос мягок и тих. – Сыпь и синий оттенок кожи, которые вы упомянули, говорят скорее об удушье, а не об отравлении.

– Значит, всему виной не мой ландыш? – Мне почти страшно в это поверить, страшно поверить в надежду на правоту Диаманта.

– Его речь начала восстанавливаться, вы сказали?

– Да. Он произнес буквально пару слов.

– Тогда могу предположить – полное восстановление речевой функции могло бы… навредить некоторым обитателям Эштон-хауса?

Имоджен, конечно. Если бы мистер Бэнвилл снова заговорил, она бы все потеряла.

– Чувство вины разрушительно, Мод, а в этом случае еще и неуместно. Вы винили себя в смерти матери, братьев и вашего нанимателя. Неудивительно, что вы слышите колокола. Именно эта вина – причина вашей болезни. Вы должны освободиться от нее.

Звучит так просто. Освободиться от вины спустя столько лет.

– Как только вам это удастся, вы почувствуете себя свободной.

Такер кивает.

– Это правда, Мод. Так и будет.

– Вы обретете облегчение, за которое мы так боремся, – улыбается Диамант.

– Да, – киваю я. – Уверена, так и будет.

Глава 26

Зима продолжается. Снег по-прежнему нетронут. Мороз рисует красивые узоры на моем окне. Сосульки образуются снаружи и изнутри. Я стою, укутавшись в одеяла. Эти платья не защищают от холода, хотя когда они намокают, удовольствия еще меньше, гораздо меньше. А уж когда они измазаны тиной, водорослями или когда тебя волокут в таком наряде по болоту… О, это гораздо хуже.

Диамант говорит, что я невиновна. Преследующие меня смерти не моих рук дело. Я верю в это, насколько это мне удается. Но все равно что-то гнилостное кроется в темных уголках моей памяти, источая яд. И не слабеет с каждым новым рассветом. Оно всегда со мной, как ноющая зубная боль.

Солнце пересекает небосвод, едва отрываясь от горизонта. Деревья отбрасывают долгие тени на поля. Они тянутся ко мне как щупальца.

– Не грусти, – говорит Слива. – Завтра Рождество. Будет сливовый пудинг. Как тебе такое, а? И служба тоже будет.

Рождественский пудинг, вероятнее всего, окажется безвкусным комком коричневого месива, а вот служба… Служба означает возможность выйти из этих стен, прогуляться по заснеженной траве и, если повезет, улучить несколько мгновений свободы. Или даже больше. Если меня поведет Слива, она может позволить мне немного прогуляться на территории и притвориться, что я свободна. Возможно, в этом году у меня получится добраться до реки. О, добраться до реки и увидеть этот неудержимый поток, услышать запах камыша, водорослей, льда. Возможно, мне позволят помочить