Жизня. Рассказы о минувших летах - Константин Иванович Комаров
Шрифт:
Интервал:
По уставу дежурный проверяет строй увольняемых. Правильно ли и по форме одеты, чисты ли подворотнички и т.п.
— А ты, Комаров, что же не идешь в увольнение?
— У меня не увольнение.
— Ну, это можно бы и отменить.
— Приказ не отменяется.
К слову, увольнительные записки с печатью ротный получал у меня под расписку. А в назидание в следующий раз я определил своего взводного начальником патруля по гарнизону «по графику», правда, с воскресенья на понедельник. Но и тогда не простил. По графику он у меня опять оказался дежурным по отряду в воскресенье. Пусть знает, что есть служба и как без дела будить сержанта Комарова. По Салтыкову-Щедрину: «Дураков учить надо, уж ежели дураков да не учить, то что тогда и будет». Ведь сам же должен был знать, что дурак, солдатской лямки еще мало тянул и как следует еще не служил. А тут — служба!
Однажды на 1 мая в роту пришел сам командир.
— А ты, Комаров, что же не пошел в увольнение?
— Вы моего друга дежурить по роте оставили. А мы в увольнение ходим только вместе. Вот если после смены отпустите — пойдем.
— Отпущу, отпущу.
Пока прошла смена, пока что — мы уже никуда не попали, но напились. Вернулись без опоздания. Отбой был, рота спит. Сразу у входа в переднем отсеке казармы Филимонов и Гимаев моют пол под присмотром старшины. Старшина новый, изо всех сил пыжится показать свою власть, и нами еще не приручен. Пьяный Володька взрывается:
— Моих дневальных заставили полы мыть! Они у меня так службу несли! Их наградить надо!
Старшина орет:
— Крупенков! Замолчи!
Солдаты уговаривают:
— Товарищ сержант! Да мы вымоем, чепуха. Идите лучше спать.
Я рядом, тяну его за рукав, но куда там.
— Моих дневальных превращают в половые тряпки! Не позволю!
Старшина:
— Замолчи! Посажу! (Сержанта посадить на губу он может только властью командира роты.)
Входит ротный проверить «дисцаплину» ради праздничного дня:
— Ня надо, старшина, ня надо! Посадите его лучше в мою канцелярию, пусть он там проспится.
В канцелярии стол, скамейка и табурет. Володя улегся на стол, покрытый солдатской простынкой. Ему сделалось дурно, и его натура облегчилась от остатков употребленного в увольнении угощения. Утром по команде «Подъем!» он вместе со всеми выбежал на физзарядку, прикрыв простыней следы своего недержания. После завтрака ротный, пришедший для проверки порядка на подъеме, приглашает:
— Саржантский состав! Заходите ко мне в канцелярию на совещание.
В канцелярии все вымыто и выскоблено.
— Ну, счастье твое, Крупенков. Хуже тебя нарушитель нашелся.
Оказывается, он засек рядового Шведько, который пытался увильнуть от физзарядки, укрывшись шинелями, и заставил его подтирать Володькину блевотину.
Наш ротный любил блюсти дисциплину и кроме дежурных взводных нередко собственной персоной приходил наблюдать порядок на подъеме и отбое или затевал самолично провести политинформацию. По расписанию во вторник и пятницу полагалось по два часа политзанятий, в остальные дни — политинформация по полчаса. Ротный требовал сгонять на свою политинформацию всех, кого только можно.
— Что вы тут мне собрали? Вы соберите всех без исключения. Мне масштаб нужен.
В какой-то праздничный день благодушный ротный вещает нам заметно коснеющим языком:
— Вот вы все ее пьете, а вам же нельзя ее пить. А почему? Потому что вы в нее не втянуты. Вот я — мне можно! Потому что я в нее втянутый. Я вот сейчас 100 грамм выпил и еще политинформацию вам читаю. А вы не можете. Вот Шведько (солдат плечистый, ростом под 185 см), разве он может? Он же 100 грамм выпьет и сразу сопьется.
Передаю смысл, а бред этот растянулся на целых 30 минут. Мы с Володькой сидели за печкой, и можно было по-тихому смеяться.
В 1948 г. отряд получил задание на топографические съемки в Тувинской автономной республике. До Абакана отряд добрался железнодорожным эшелоном, а далее через Саянский хребет на собственных автомашинах. Штаб отряда обосновался за г. Кызылом, немного выше по р. Малый Енисей. Город расположен у слияния Енисея Большого (Бий-Хем) и Малого (Ка-Хем), откуда, собственно, и начинается сам Енисей. Рядовой состав размещался в больших палатках при двух деревянных строениях под службы штаба и офицерские квартиры. Вокруг сухая степь, к северу слабохолмистая, и горы на горизонте, встречаются обо, кучи камней с развешанными цветными тряпицами на дреколье. Жара. Енисей рядом, вода здесь холодная, но мы купаемся. Во время увольнения в город посетил местный музей. Нечто похожее я уже видел в музее г. Абакана, где отряд после высадки из вагонов эшелона готовился форсировать Саянский хребет на пути в Кызыл. Выставленные там диковинные древности были очень интересны, но, конечно, я не мог понимать их истинного значения, и рассказать было некому. По выставленным там предметам одежды я заметил влияние Китая.
Команды с топографами разъезжаются по своим квадратам. Друг Володя попал к лейтенанту Гусеву. Он однокурсник нашего Лябина, но не в пример ему оказался хорошим топографом. В 1947 г. он работал на соседней с нами более трудной трапеции и справился со съемкой успешно. Во всяком случае, по его трапеции в штабе я ни разу не слышал никаких негативных отзывов, тогда как относительно нашей майор Мазин нередко, как бы про себя, бормотал — фукграмметрия. В этом году лейтенант Гусев намеревался поступать в Академию (точного наименования не знаю). Он отработал свой участок в ускоренном темпе и возвратился в отряд около середины лета. Ночью в палатке меня разбудил неожиданно возникший Володька и предложил закусить сухарями. Сидим, грызем пережженные сухари, а он излагает свой план, явно навеянный идеей стремления его начальника в академию. Мы должны подать заявление на поступление в военное училище. Военных училищ много, а военно-топографическое только одно, в Ленинграде. В этом и был весь секрет замысла, поехать именно в Ленинград. Сомневаюсь:
— Володя! Стать военным — на всю жизнь? Не хочу! Да и тебе удивляюсь.
—
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!